Зубов Платон Александрович

— светлейший князь, генерал-фельдцейхмейстер, над фортификациями генеральный директор, главноначальствующий флотом Черноморским, Вознесенскою легкою конницею и Черноморским казачьим войском, генерал от инфантерии, генерал-адъютант, шеф Кавалергардского корпуса, Екатеринославский, Вознесенский и Таврический генерал-губернатор, член Государственной Военной Коллегии, почетный благотворитель Императорского воспитательного дома и почетный любитель Академии Художеств, родился 15 ноября 1767 г., ум. 7 апреля 1822 г. Уже восьмилетним ребенком З. занесен был в качестве сержанта в списки Семеновского полка, откуда в 1779 г. переведен вахмистром в Конную гвардию. 1 января 1784 г. он был произведен в корнеты, 1 января. 1785 г. — в подпоручики, а 1 января 1786 г. — в поручики. 1788 год З. провел в действующей армии в Финляндии и 1 января 1789 г. произведен был в секунд-ротмистры.

Вскоре за тем он становится фаворитом императрицы Екатерины, и с этого момента возвышение З. по службе идет с необычайной быстротой.

Не получив в семье никакого воспитания, он был к тому же малообразованным человеком, впрочем, прекрасно владел французским языком, занимался музыкой, обнаруживал некоторый интерес к словесности, владел живой речью, не лишен был некоторого остроумия, с примесью иронии, и что наиболее способствовало его "случаю", обладал красивой внешностью: роста он был среднего, "гибок, мускулист и строен; у него был высокий лоб и прекрасные глаза". З. выдвинулся при дворе, благодаря покровительству гр. Н. И. Салтыкова; сближению с императрицей помогло также содействие приближенных к императрице лиц: статс-дамы Анны Николаевны Нарышкиной, камер-фрейлины А. С. Протасовой и камер-юнгферы М. С. Перекусихиной.

Салтыков и другие враги кн. Потемкина видели в З. удобное средство поколебать значение кн. Потемкина при дворе, так как вступить в открытую борьбу с ним опасались.

Весной 1789 г. З. упросил гр. Салтыкова поручить ему команду над конногвардейским отрядом, предназначенным сопровождать императрицу в Царское Село. З. был приглашен Екатериной II к обеду и своей наружностью и манерой держать себя в обществе сумел обратить на себя внимание императрицы.

Едва прибыл двор, как 18 июня последовал разрыв с гр. Дмитриевым-Мамоновым.

Сведения, доведенные до Екатерины II о любви гр. Дмитриева-Мамонова к княжне Д. Ф. Щербатовой и о тайных свиданиях между ними, ускорили его падение.

Уже под 19 июня А. В. Храповицкий заносит в свой дневник: "Захар (камердинер императрицы) подозревает караульного секунд-ротмистра П. А. Зубова...". Скоро за тем З. "начал по вечерам ходить через верх". Гарновский в своих "Записках" говорит: "С Зубовым, конногвардейским офицером, при гвардейских караулах здесь находящимся, обошлись весьма ласково.

И хотя сей совсем невидный человек, но думают, что он ко двору взят будет, что говорит и Захар, по одним только догадкам, но прямо никто ничего не знает, будет ли что из г-на Зубова". 4 июля З. пожалован был в полковники и флигель-адъютанты и поселился во дворце во флигель-адъютантских покоях, которые раньше занимал гр. Дмитриев-Мамонов.

Не сразу Екатерина решилась известить кн. Потемкина о том, что его ставленник гр. Дмитриев-Мамонов устранен и его роль поручена другому.

Сообщая об этом в письме от 6 июля, Екатерина II, между прочим, писала: "При сем прилагаю к тебе письмо рекомендательное самой невинной души, которая в возможно лучшем расположении с добрым сердцем и приятным умоначертанием.

Я знаю, что ты меня любишь и ничем не оскорбишь". Эти строки касались З. Судя по спокойному ответу, Потемкин не придавал значения перемене, происшедшей при дворе. Уверенный в своем влиянии, он всецело поглощен был турецкой войной, готовясь к решительным действиям.

Он не предвидел, что возвышение З. угрожает падением личному его влиянию.

Несмотря на то, что письма Екатерины II к Потемкину посвящались важнейшим государственным вопросам, в них постоянно упоминаются "милые дети" — Зубовы, их прямодушие, честность, благородство.

Эти "милые дети" возвышались на служебной лестнице с необычайной быстротой, и прежде всех — Платон, о котором императрица писала: "Но, по мне, перл семейства — Платон, который, поистине, имеет прекрасный характер и не изменяет себе ни в каком случае". Вначале положение З., однако ж, казалось непрочным его покровителям; за него боялись.

Руководимый опытным в дворцовых интригах гр. Салтыковым, З. старался заручиться как расположением кн. Потемкина, так и его близких: М. С. Потемкина и особенно Гарновского, внимательно следившего за успехами З. при дворе. Советы А. Н. Нарышкиной и Салтыкова: льстить, не перечить императрице, смиряться до времени перед Потемкиным — были им усвоены.

Он постоянно хвалил Потемкина перед императрицей, восхищался им. Екатерина не сомневалась в искренности этих похвал и в письмах уверяла Потемкина в преданности к нему Зубова.

В письме от 14 июля 1789 г. читаем о Платоне З.: "У нас сердце доброе и нрав весьма приятный, без злобы и коварства... четыре правила имеем, кои сохранить старание будет, а именно: быть верен, скромен, привязан и благодарен до крайности". — В письме от 12 августа того же года: "Вложенное твое письмо ответное я немедленно вручила кому надлежало, и оно принято было огненными и радостию наполненными глазами, а как сердце и ум весь составлен из чувств, то и благодарность и искренность за долг почитается; сам оной изъяснить не оставит". И далее (по-французски): "Мне очень приятно, мой друг, что вы довольны мною и маленьким новичком; это очень милое дитя, не глуп, имеет доброе сердце и, надеюсь, не избалуется.

Он сегодня одним почерком пера сочинил вам милое письмо, в котором обрисовался, каким его создала природа". — В письме от 6 сентября 1789 г. находим следующие строки: "Платон Александрович очень скромен, которое качество, однако, нахожу достойным награждения, как сам скажешь: ты шеф Кавалергардского гвардейского корпуса, не нужен ли тебе корнет? помнится, ты запискою о сем докладывал; прежде сего не пришлешь ли чего подобного? Дитяти же нашему не дать ли конвой гусарской? Напиши, как ты думаешь... Дитяти нашему 19 лет от роду, и то да будет вам известно.

Но я сильно люблю это дитя; оно ко мне привязано и плачет, как дитя..." 3 октября 1789 г. З. получил назначение корнетом Кавалергардского корпуса с производством в генерал-майоры.

В угоду императрице Потемкин сделал причастными к своим военным успехам братьев Зубовых, Николая и Валериана.

С Зубовыми вообще в конце 1789 г. и начале 1790 г. он находился в самых добрых отношениях.

Между тем З., действуя по плану, начертанному Салтыковым, постепенно подрывал основы могущества Потемкина при дворе. Уже с первых дней возвышения З. Екатерина начинает знакомить его с государственными делами.

Но к этой деятельности З. не обнаруживал способностей.

Прочнейшим основанием счастья его было неограниченное к нему расположение старой императрицы, которую глубоко трогала нежнейшая внимательность и расторопная угодливость и заботливость юноши, предупреждавшего ее малейшее желание.

Однако З. понимал, что, делаясь причастным к государственной деятельности, он может только укрепить свое положение.

Отсюда его усердие и рвение к государственным делам, понять и усвоить которые он оказывался бессилен.

Во главе дипломатической части тогда стояли А. А. Безбородко, гр. А. Р. Воронцов и гр. П. В. Завадовский.

Никто из них не был расположен вводить юнца Зубова в круг своей деятельности, в сложную сеть международных отношений.

Да он и не был для этого пригоден.

Завадовский писал о нем: "из всех сил мучит себя над бумагами, не имея ни беглого ума, ни пространных способностей, коими одними двигать бы можно широкое бремя... Прилежен довольно и понятен, но без опытности посредственные дарования лишены успеха, чем медления в рассуждении дел приносит, чему, однако ж, никак не внемлет.

Весьма прилежен к делам и, опричь оных, чужд всяких забав, но еще нов, и потому бремя выше настоящих его сил". Однако, по мере возрастания своего влияния, З. решается выступать и со своими проектами, обнаруживающими умственную ограниченность их творца.

Приближение З. ко двору совпало с началом великой французской революции.

Нашлись охотники бороться с проявлениями французского крамольного духа, якобы имеющегося и в России.

Зубову хорошо были известны мероприятия, предполагаемые для преследования "мартинистов" и других мнимых злоумышленников на спокойствие России.

От подозрительности Екатерины, таким образом, пострадали: в 1790 г. А. Н. Радищев, в 1793 г. — Н. И. Новиков и Я. Б. Княжнин.

З. не только не отклонял императрицы от мер неуместной строгости, но даже одобрял их, рекомендовал новые, желая показать этим свое усердие и преданность; в частности он стоял за строгую цензуру.

Между тем слухи о Зубове стали тревожить Потемкина, вынужденного всецело отдать свое внимание турецким делам. Уверяя императрицу в своей симпатии к нему, Потемкин однако принимал свои меры, Около него в это время находился Валериан Зубов, удаленный из Петербурга по желанию брата Платона, не желавшего разделять с ним внимание и милости Екатерины.

Доброжелатели доносили светлейшему и о чрезмерной силе влияния нового фаворита, и о его вмешательстве в важнейшие дела, и о его "дурацких" проектах, касающихся мероприятий государственной важности.

Когда в начале 1790 г. Потемкин, забросив дела, предался удовольствиям, окружил себя гаремом красавиц, то З. через брата имел самые достоверные сведения об образе жизни светлейшего и, пользуясь ими, не упускал случая уронить Потемкина во мнении императрицы или вызвать к нему неудовольствие.

Обе стороны таким образом готовились к борьбе. 11 декабря 1790 г. Измаил пал. В. Зубову, посланному с известием об этом событии, Потемкин сказал: "Доложи Государыне, что я во всем здоров, только один зуб мне есть мешает; приеду в Петербург, вырву его". Потемкин, по-видимому, понял, как сильна привязанность императрицы к новому фавориту, и забеспокоился.

В начале 1791 г. кн. Потемкин прибыл в Петербург.

Благосклонный прием, оказанный ему императрицей, в первое время рассеял было его тревожные опасения относительно значения З., но заблуждение Потемкина продолжалось недолго.

Ясно оценив все душевное ничтожество Зубова, он пытался повлиять на Екатерину, убедить ее отдалиться от него, но эти объяснения кончались обычно слезами императрицы, не желавшей лишиться своего любимца.

Однако влияние Потемкина все еще было очень велико, причину чего З. никак не мог понять. "Хотя я победил его наполовину, говорил он спустя много лет, но окончательно устранить с моего пути никак не мог; а устранить было необходимо, потому что императрица всегда сама шла навстречу его желаниям и просто боялась его, будто взыскательного супруга.

Меня она только любила и часто указывала на Потемкина, чтобы я брал с него пример". Преданность к императрице заставляла обоих врагов сдерживать свои истинные чувства и обращаться друг с другом любезно и предупредительно.

Потемкин беседовал с З. без обычного высокомерия, З. же, в свою очередь, восхищался недавними подвигами светлейшего.

Случай, казалось, готов был помочь Потемкину поколебать значение Зубовых при дворе. Зубов-отец, надеясь на заступничество сына, присвоил имение Бехтеева в 600 душ. Обиженный обратился к Потемкину, ища восстановления своих законных прав, причем просил Державина быть посредником в Совестном суде, куда подано было прошение на старика Зубова.

Дело это набрасывало, к удовольствию Потемкина, неблаговидную тень на все семейство Зубовых.

При дворе и в городе пошли разговоры о беззаконных действиях А. Н. Зубова.

Платон З. сначала принял сторону отца, но когда Бехтеев пригрозил подать письмо самой императрице, Державин убедил З. покончить дело миром и вернуть Бехтееву деревню.

Исход этого дела, ставший известным при дворе, не ослабил благоволения к Зубову, а холодность к Потемкину заметно усилил.

Зубов призвал однажды Державина и заявил от имени императрицы, чтобы он писал для Потемкина, что тот прикажет, "но отнюдь бы от него ничего не принимал и не просил; что он и без него все иметь будет, прибавя, что императрица назначила его быть при себе статс-секретарем по военной части". Звезда Потемкина меркла по мере того, как возрастало значение нового фаворита.

Натянутость отношений З. с Потемкиным была императрице совершенно ясна. С течением времени вражда между ними усиливалась.

В страстную седмицу оба врага говели вместе, но и перед причастием не примирились.

Следующий случай вызвал особенное негодование З. против Потемкина.

Екатерина II пообещала Зубову подарить большое имение в Могилевской губ. в 12000 душ, но потом вспомнила, что имение это уже подарено Потемкину.

Тогда, желая сдержать свое обещание, императрица хотела купить имение у Потемкина.

Тот, благодаря своей находчивости, сумел помешать этому намерению, не желая обогащать З., чего последний никогда не мог простить Потемкину.

Скоро произошел открытый разрыв. 24 июля 1791 г. Потемкин должен был, согласно Высочайшему повелению, выехать из Петербурга в Молдавию.

З., таким образом, остался победителем в этой придворной борьбе.

Пришедшая 12 октября того же года весть о кончине Потемкина потрясла Екатерину, в сущности глубоко уважавшую и ценившую Потемкина.

Велико было ликование Зубовых, хотя они и вынуждены были его скрывать, чтобы не оскорбить горя императрицы.

Но ненависть к памяти Потемкина З. сохранил до конца своих дней. Со смертью Потемкина властолюбию З. не стало границ.

Императрица считала его единственным человеком, способным заменить светлейшего кн. Таврического и эта замена гибельно отразилась на государственных делах. Втайне при дворе Зубова все ненавидели.

Но благоволение Екатерины к своему фавориту с годами только усиливалось, и она не переставала осыпать своего любимца почестями. 3 февраля 1790 г. ему пожалован был орден св. Анны, 8 сентября того же года — св. Александра Невского, в июле 1790 г. он получил прусские ордена Черного и Красного Орлов, и польские Белого Орла и Станислава.

Далее, не прошло со дня смерти Потемкина и трех недель, как З. был назначен шефом Кавалергардского корпуса (21 октября 1791 г.) и вслед за тем 12 марта 1792 г. произведен в генерал-поручики и пожалован в генерал-адъютанты.

При всем своем самомнении З., при жизни Потемкина, не рисковал противоречить его мнениям, зная, что с ними обыкновенно соглашалась императрица.

Но после кончины Потемкина он почувствовал прилив необычайной уверенности в своих силах, тем более, что сама Екатерина верила в его способности, да и других старалась убедить в том же. Голос З. в совете Екатерины приобрел решающее значение.

Не обладая ни государственным опытом, ни умом, он, тем не менее, а, может быть, именно поэтому, смело начертал план как внешней, так и внутренней политики России.

Тесный дружеский союз со Швецией и Пруссией, покровительство французской королевской фамилии и эмигрантам, угрожающая позиция по отношению к Англии — вот в существенных чертах политическая мудрость системы Зубова.

Внутри государства — преследование малейших намеков на вольнодумство, перлюстрации, шпионство, доносы — надежнейшие средства, по его мнению, для охраны внутреннего спокойствия и благоденствия России.

Легкомыслие, с которым З. относился к самым сложным политическим вопросам, и его нелепые фантастические проекты вызывали только насмешку в даровитых дипломатах того времени, каковыми были у нас гр. А. А. Безбородко, гр. С. Р. Воронцов и Н. П. Румянцев.

В это время З. "слывет за главного деятеля во всех делах и дает чувствовать свое всемогущество самым возмутительным образом". Значение З. все возрастает.

Отправляясь в Яссы для заключения мира, гр. Безбородко предложил на свое место, на время отсутствия, Трощинского.

Однако, когда Безбородко потом вернулся в Петербург, он, хотя и был награжден большими милостями, тем не менее должен был, по желанию императрицы, свое президентское кресло в коллегии иностранных дел уступить Зубову.

Все руководство внешней политикой и сношениями России с иностранными дворами перешло в руки З. Таким образом высшее направление всей политики государства поставлено было в зависимость от молодого человека 24-х лет с большими претензиями и ничтожным умом. Безбородко писал: "я — золотарь; я очищаю, что пакостит Зубов". В сентябре 1792 г. положение фаворита сильно поколебалось, опять благодаря лихоимству отца. Некто Ярославов, отданный под суд за взяточничество, купил покровительство Зубова-отца и был оправдан.

Но дело открылось.

Императрица сильно разгневалась.

После этого случая многие дела перешли опять в руки гр. Безбородко, между прочим и портфель с делами Польскими.

Но тревоги внешней политики, вызванные французской революцией, отвлекали внимание императрицы от придворных неурядиц, и Зубову удалось вернуть благосклонность Екатерины.

Он вскоре вновь был осыпан почестями и наградами: 27 января 1793 г., благодаря хлопотам в Вене, З. с отцом и тремя братьями возведен был в графы Священной Римской империи, 23 июля награжден портретом императрицы и орденом св. Андрея Первозванного, через день, 25 июля, сделан Екатеринославским и Таврическим генерал-губернатором, а 19 октября произведен в генерал-фельдцейхмейстеры.

Зубов вполне разделял негодование Екатерины по поводу сентябрьских убийств во Франции и сочувствовал эмигрантам.

Он оказывал им свое покровительство при дворе, за что принц де Линь патетически восхвалял З., равно как и его брата, в своих письмах к императрице: "Имя Платона, как мне думается, приносит счастье, и божественный Платон, быть может, крестный отец того, с которым я желал бы иметь счастье познакомиться, с тех пор, как мне так много наговорил о нем мой любезнейший, прекраснейший посланник от моего русского отечества в мое отечество австрийское; хотя посланник очень благоразумный и умеренный человек, однако ж сказал, что ручается мне за мою к нему привязанность, если я его увижу". Неумеренное рвение З. в стремлении оказать повсюду поддержку французским эмигрантам, особенно членам королевской семьи, обнаружило его полнейшее невежество в понимании элементарных требований дипломатических сношений.

Таково, например, было дело с поездкой гр. д''Артуа в Англию.

Поездка эта была организована под ближайшим руководством З., между тем, когда гр. д''Артуа прибыл в Англию, оказалось, что ехать туда он не мог из-за своих долгов, за которые его посадили бы в тюрьму, ибо по законам Англии всякий должник, за исключением короля и членов парламента, может быть подвергнут тюремному заключению, если долг не менее 10 фунтов стерлингов не был уплачен в срок. То же грозило и гр. д''Артуа, сумма долгов которого колебалась между 10—20 млн. ливров.

С. Р. Воронцов, наш посол в Англии, вместе с французским послом отправились в Гулль на свидание с гр. д''Артуа, который находился на русском фрегате, стоявшем на рейде, и объяснили ему невозможность его высадки.

Тогда обнаружилось, что З. с полной самонадеянностью уверял принца, что "все возражения Вашего Высочества будут отстранены;

Англия почтет за честь принять вас, она сделает все, что ни пожелает императрица, и у нас есть посланник, который сумеет побудить министерство сделать все вам угодное". Покоряясь обстоятельствам, французский принц вынужден был от берегов Англии отплыть в Германию.

Досадуя на крайнюю бестактность З., Воронцов писал: "вот каким образом этот молодой фаворит, пред которым все покорствовало в России, воображал управлять всей Европою". З. чрезвычайно озлобился на Воронцова, приписав неудачный исход этой поездки не своей собственной вине, а бездеятельности Воронцова.

Дипломатические промахи З. совершал неоднократно.

Случалось, что З. посылал важные секретные бумаги по почте, изумляясь потом, почему они всем становятся известны.

Некий Инглис, отличный литейщик орудий, принятый на службу Зубовым, предложил тайно сманить из Англии нескольких опытных мастеров и вывезти необходимые инструменты — и то и другое было воспрещено актом парламента.

З. совершенно открыто по почте написал обо всем Воронцову, от имени императрицы повелевая пригласить мастеров и посодействовать Инглису, который сам приедет приобрести инструменты.

Воронцов в шифрованном ответе ясно дал понять Зубову, что тот своим предложением компрометирует не только своего русского посла, но и весь "двор" (т. е. императрицу) и что путем перлюстрации писем английское правительство несомненно уже узнало первым о возлагаемом на него, Воронцова, поручении и, конечно, примет меры. Чрезвычайно уязвленный преподанным ему уроком, З. стал всюду рассказывать, что Воронцов интересами России пренебрегает в угоду интересам Англии, и не упускал случая отплатить Воронцову оскорблениями.

Впрочем, отношение З. и к другим видным деятелям той эпохи едва ли было лучшим, чем к Воронцову.

Так, гр. Безбородко вынужден был из-за З. устраниться от дел. Это дало императрице повод пожаловаться, что от нее устраняются, "не хотят ей пособлять". В своем высокомерии З. пытался даже к самому Суворову относиться свысока.

Когда Суворов находился в Новороссийском крае, назначенный начальником расположенных там войск, З. в качестве генерал-губернатора Новороссийского края (1793 г.) считал себя начальником Суворова; он начал писать Суворову, как своему подчиненному, причем, по отзывам последнего, только смешил его своими распоряжениями.

Когда же З. сделал попытку взять слишком начальнический тон, старик Суворов ответил зазнавшемуся фавориту: "Ко мне — штиль ваш рескриптный, указный, повелительный, употребляемый в аттеставаниях?.. не хорошо, сударь!". В одном из писем Суворов писал о Зубове, что это "добрый человек", "как будто из унтер-офицеров гвардии; знает намеку и загадку и украшается как угодно-с, что называется в общенародье лукавым, хотя царя в голове не имеет". Когда фаворит в качестве начальника Черноморского флота (19 июля 1796 г.) был поставлен в положение, не зависимое от адмиралтейств-коллегии, Суворов писал, что Зубову пожаловали "шпагу и скоро при президентстве получит кейзер-флаг Черноморских флотов, кои в своем правлении изгноил и людей выморил". Когда дочь Суворова, гр. Наталья Александровна ("Суворочка") осенью 1794 г. вышла замуж за гр. Николая Зубова, Суворов оказался в свойстве с семьею Зубовых.

Платон З., полагаясь на это родство, позволил себе однажды (15 декабря 1795 г.) принять Суворова в Зимнем дворце по-домашнему, в сюртуке.

Тогда Суворов принял фаворита в одном нижнем белье, когда тот явился с ответным визитом.

Значение Зубовых, благодаря родству с Суворовым, значительно усилилось, но и они, со своей стороны, оказывались для Суворова надежной опорой при дворе. Следующий случай, относящийся к первой половине 1795 г., подтверждает это. На пути из Белоруссии в Петербург Суворов услышал одно чрезвычайно неприятное для него известие.

Заметно огорченный, он тотчас же написал два письма, одно князю Зубову, другое своему зятю гр. Н. А. Зубову, и поручил как можно скорее доставить по адресу, причем просил словесно передать Зубовым, что "если слухи справедливы, то для него и собственная пуля не страшнее неприятельской". Внезапные депеши встревожили Зубовых, но тревога Суворова оказалась напрасной, о чем он и был извещен.

Тем не менее, несмотря на родственные отношения, Суворов считал Платона З. "негодяем" и "болваном", о чем не боялся заявлять открыто, но это был едва ли не единственный человек, осмеливавшийся оказывать неуважение фавориту.

Остальные раболепствовали и пресмыкались.

По отзывам современников, З., обладая большой памятью, нередко выдавал вычитанные из книг мысли за свои собственные, чем иногда производил впечатление умного даже и на не наивных людей. Растопчин считал его бездарностью и указывал, что только "память" заменяет Зубову "здравомыслие"; "его болтовня то умная, то таинственная, и технические слова придают ему вес и значение.

Он скромен или, вернее, скрытен, боится связей и окружен шушерой". Храповицкий наделяет его эпитетом "дуралеюшка Зубов". Суворов считал его "болваном". З. охотно развлекался детской игрой — пускал бумажных змеев с царскосельских башен, целые часы проводил в забавах с обезьяной и т. д. Однажды, забавляясь охотою, З. со своею свитою расположился на дороге, ведущей из Петербурга в Царское Село. Вельможи, ехавшие ко двору, курьеры, почта, все кареты и крестьянские телеги были остановлены; целый час никто не смел проехать, пока молодой человек не заблагорассудил оставить дорогу: он на ней выжидал зайца. Ограниченный в умственном отношении, З. и нравственный облик имел довольно непривлекательный.

Он заискивал перед всеми, даже перед камердинером Захаром, пока не укрепился в роли фаворита.

Тогда он сбросил личину и стал "дерзким до наглости, спесивым до чванства", властолюбивым и высокомерным человеком.

Своей оскорбительной манерой обращения З. переходил иногда всякие границы дозволенного.

Однажды на обеде в Зимнем дворце присутствовал цесаревич Павел Петрович с семейством.

Желая вовлечь его в общий разговор, Екатерина спросила, с чьим мнением великий князь согласен по вопросу, о котором шла речь. "С мнением графа Платона Александровича", — любезно отвечал цесаревич. "Разве я сказал какую-нибудь глупость?" — нагло отозвался фаворит.

Всем обязанный Салтыкову, он отплатил ему черной неблагодарностью, вынудив своего благодетеля оставить место президента военной коллегии, которое захотел занять сам. Генерал-лейтенант Голенищев-Кутузов, будущий герой Отечественной войны, приходил к Зубову за час до его пробуждения, чтобы особенным образом варить для него кофе, который потом и относил фавориту, на виду у множества посетителей.

Генерал П. И. Мелиссино, получив от З. Владимирскую ленту, целовал у него руку. Цесаревич Павел принужден был считаться с бывшим ничтожным гвардейским офицериком, который когда-то вымаливал у него прощение за то, что обидел одну из собак цесаревича.

В числе других усердно угождал Зубову и даже обращался к нему за покровительством и великий князь Константин.

Александр Павлович, называя за глаза З. "лакеем", тем не менее наружно поддерживал с ним самые любезные отношения.

Присоединившись к общему хору льстецов, Державин воспел Зубова в стихотворении "К лире". Зубов однако не ценил отношения Державина; вместе с братом потешался над ним, не раз ставил поэта в унизительное положение, не уважая и не понимая его таланта.

Высокие добродетели Зубова еще ранее воспел какой-то неизвестный автор — не то учитель французского языка в Обществе благородных девиц (Смольном монастыре), не то французский эмигрант.

Эти хвалебные вирши были сочинены к новому 1790 году; воспитанницы Смольного монастыря их вышили на атласе и поднесли Зубову.

Весь этот фимиам лести заставил Зубова возомнить себя великим человеком.

Почести и награды, которые не переставала жаловать ему Екатерина, только поддерживали в нем эту мысль. 1 января 1795 г. З. получил орден св. Владимира 1 степени; 18 августа ему пожалована была во вновь присоединенных польских областях Шавельская экономия с 13669 душами крестьян и с доходом в 100 тысяч руб.; за присоединение Курляндии он получил курляндский замок Руэнталь.

К исходу того же года он был назначен шефом кадетского корпуса и награжден портретом императрицы, украшенным крупным солитером.

Высокомерию Зубова в это время не было пределов.

Недаром Ростопчин уподобляет его "мальчишке, осмеливающемуся представлять из себя Нерона, которому трепещущий сенат воскуряет фимиам". Во дворце, в покоях З. три комнаты были "достопримечательны": первая была всем доступна; во вторую могли входить только знатные особы и состоявшие при нем важные чиновники; третья комната составляла его кабинет и спальню, куда никто, кроме самых близких к нему людей, не имел доступа.

Из нее по маленькой лестнице был ход во внутренние покои дворца. "Все ползало у ног З., он один стоял и потому считал себя великим — замечает Массон.

У него далеко не было ни гения, ни честолюбия Орлова и Потемкина, хотя он, наконец, и совместил в своей особе более власти и значения, нежели эти два знаменитые любимца". Всем своим величием З. был обязан фавору у Екатерины. "По мере утраты государынею ее силы, деятельности, гения, — он приобретал могущество, богатства.

Каждое утро многочисленные толпы льстецов осаждали его двери, наполняли прихожие и приемные.

Старые генералы, вельможи не стыдились ласкать ничтожнейших его лакеев.

Видали часто, как эти лакеи толчками разгоняли генералов и офицеров, коих толпа, теснясь у дверей, мешала их запереть.

Развалясь в креслах, в самом непристойном неглиже, засунув мизинец в нос, с глазами, бесцельно устремленными в потолок, этот молодой человек, с лицом холодным и надутым, едва удостаивал обращать внимание на окружавших его. Он забавлялся дурачествами своей обезьяны, которая скакала по головам подлых льстецов, или разговаривал со своим шутом; а в это время старцы, под начальством у которых он служил сержантом: Долгорукие, Голицыны, Салтыковы и все, что было великаго и малодушного, ожидали, чтобы он низвел свои взоры, чтобы опять приникнуть к его стопам.

Имя Екатерины звучало в его речах, как слова "трон", "алтарь" в царских манифестах... Из всех баловней счастья царствования Екатерины II ни один, кроме Зубова, не был так тщедушен и наружно и внутренне.

Может быть, в нем и были какие-нибудь никому не ведомые достоинства, но он никогда не выказывал ни гения, ни добродетелей, ни страстей — кроме разве тщеславия и скупости, бывших его отличительными чертами". З. бесконтрольно распоряжался казенными деньгами, как своими собственными.

Уверенный в расположении одряхлевшей императрицы, З. не побоялся давать поводы к ревности, то своими ночными прогулками (1793 г.), то явным ухаживанием (1794—1796) за великой княгиней Елизаветой Алексеевной, игнорируя неудовольствие облагодетельствовавшей его государыни;

Растопчин по этому поводу занес в свои "Записки" следующие строки: "Двор очень занят охлаждением императрицы к Зубову.

Кто-то из придворных шепнул ей нечто относительно безумной страсти фаворита... Она подметила некоторые взгляды, и произошла сцена. В течение нескольких дней были в ссоре; потом помирились; но она сорвала сердце на гр. Штакельберге-отце, подозревая, что он поверенный в этой истории, и так вымыла ему голову, что старый царедворец принужден был оставить дворец и отправиться в свои поместья по совету того же Зубова". Неограниченное доверие Екатерины сделало З. главным вершителем всех дел. Без него не делалось решительно ничего.

Он один значил — все. В его ведении находились дела польские и персидские, устройство губернии в Польше, герцогстве Курляндском, устройство Вознесенской губ. и Одесского порта, заведование всей дипломатической перепиской, составление нового устава для Сената, руководство заселением губерний Таврической и Вознесенской крестьянскими семействами из внутренних малоземельных губерний, водворение Черноморского войска на острове Тамани и пр. Однако близость к государственным делам не обогащала З. в умственном отношении, он не стал в них ни рассудительнее, ни дальновиднее.

У него была страсть казаться деловым человеком, но когда у него спрашивали руководства или инструкций, он отвечал: "Сделайте, как прежде..." Трощинский, честный и прямой человек, считал Зубова "бельмом", вместо ока государева.

Зубов сам почти ничего не делал. В событиях присоединения Курляндии, польских делах личность З. на втором плане. Неудачи ставились в упрек его сотрудникам, удачи приписывались ему. Иные, вроде Моркова, служили Зубову "для прикрытия его невежества". Ему приписывалось устройство в Бахмутском уезде Луганского литейного завода, между тем для устройства этого завода он ни разу не выезжал из Петербурга, основание завода было делом рук Гайскона, и проект был переведен с французского А. М. Грибовским.

В круг своих сотрудников, кроме старых государственных деятелей, З. привлек и новых избранников, в выборе которых весьма красноречиво отразилась ничтожная личность Зубова.

Это были: наглый проходимец из Рагузы Альтести, пасквилянт и вор, "шушера в полном смысле слова", хотя человек умный и владевший даром слова; сам З. его остерегался; затем автор "Записок об Екатерине Великой", А. M. Грибовский, кутила и мот, приводивший в соблазн весь город своими кутежами, но обладавший бойким пером, и, наконец, сын испанского кузнеца, И. М. Рибас, обманувший княжну Тараканову, расхищавший у русской казны более полумиллиона ежегодно при постройке Одесского порта, коварный лгун, которого Суворов заклеймил известным изречением: "его и Рибас не обманет". В 1795 г., по почину З., были составлены и напечатаны новые штаты для одного запасного батальона гренадерского, мушкетерского, егерского и одного эскадрона карабинерного и легкоконного гусарского "с прибавкою амуничных вещей и на оные цен". За время заведования Зубовым разными военно-административными должностями дисциплина в войсках заметно пала. Офицеры и даже нижние чины занимались щегольством в ущерб служебным обязанностям.

Вне службы гвардейские офицеры ходили в бархатных кафтанах, атласных камзолах, кружевных жабо и манжетах.

Император Павел недаром в своих строгих приказах по гвардейскому корпусу упоминал имя Зубова, как синоним незнания правил службы и нерадения.

З. принимал также участие в переговорах об окончательном разделе Польши.

Когда по этому случаю в Петербурге открылась конференция, З. был ее членом наряду с Остерманом, Безбородко, гр. Луи Кобенцелем и прусским посланником гр. фон Тауенцином.

Последний, видя, что Австрия при состоявшемся между двумя императорскими дворами соглашении получила явный перевес над Пруссией, желал привлечь на свою сторону всесильного в то время Зубова и от имени короля Фридриха-Вильгельма предложил юному фавориту независимое владение из некоторых польских областей, которое должно было находиться между Россией и Пруссией.

З. отклонил это заманчивое предложение и на заседаниях конференции настаивал на необходимости вознаградить Австрию, ввиду ее жертв в борьбе с французской республикой — Краковом или Сандомиром.

По вопросу о Кракове Тауенцин, однако, упорно отказывался от всяких уступок.

Кобенцель уклонялся от компромисса, ссылаясь на отсутствие полномочий по этому поводу.

Зубов относительно Краковского и Сандомирского воеводств становился также на сторону Австрии, хотя в других вопросах готов был идти на уступки Пруссии.

Дело едва не окончилось разрывом, и только собственноручное письмо Екатерины II к прусскому королю устранило возникшие недоразумения.

Желая прослыть великим политиком, З. представил фантастический и неудобоисполнимый проект, направленный против Турции.

Согласно его плану, одна русская армия должна была занять важнейшие торговые пункты между Персией и Тибетом, для установления сношений с Индией, затем, обратившись в другую сторону, перерезать все пути к Константинополю; другая армия, под начальством Суворова, должна была через Балканы и Адрианополь подойти к турецкой столице, которую в это время русский флот под личным главенством Екатерины осадит с моря. К походу стали делать приготовления.

Но Суворов отказался принять в нем участие; тогда вместо него назначили главнокомандующим Валериана Зубова.

С самого начала движение войск натолкнулось на чрезвычайные затруднения, показавшие все легкомыслие и опасность этого предприятия.

Состояние наших финансов также не поощряло к осуществлению грандиозных завоевательных планов.

Озабоченный изысканием необходимых денежных средств, З. представил обстоятельную, но бестолковую записку с изложением своего финансового проекта, полного противоречий и неприменимого на деле. Он предлагал удвоить стоимость ходячей медной монеты, посредством ее перечеканки, что, по его соображениям, должно было обогатить казну без всякого обременения народа.

Необходимые для этого медные деньги должны были доставить на монетные дворы частные владельцы монеты.

В то же время З. внушил Екатерине мысль ради успеха задуманного похода заключить брачный союз вел. княжны Александры Павловны с королем Густавом IV Адольфом.

Чем далее шло дело на театре военных действий, тем яснее становилась неосуществимость проекта З.: необходимы были миллионные траты и сотни тысяч войска.

Сватовство Густава IV Адольфа также окончилось неудачно, что в значительной степени было вызвано бестактными действиями Зубова.

В 1796 г. в качестве жениха Густаву Адольфу был оказан при русском дворе чрезвычайно почетный и любезный прием. Составление брачного договора было поручено императрицей Зубову и Моркову.

Вопреки обычной в подобных случаях перемене религии невестой, решено было добиться для княжны права формально не отрекаться от православия, и даже иметь в королевском дворце свою часовню и причт. Но так как не было уверенности, что король согласится на эти условия, то З. решил прибегнуть к хитрости.

Обручение было назначено Зубовым на 11 сентября.

За час до начала церемонии брачный контракт был принесен королю для подписи, и тот впервые ознакомился со статьями относительно религии невесты.

Он отказался их подписать, несмотря на все уговоры как Зубова с Морковым, так и членов его свиты. Между тем двор и императрица в полном параде ожидали жениха.

Отсутствие его, частые входы и выходы кн. Зубова, нетерпение императрицы возбудили любопытство.

Наконец, Зубов вынужден был сообщить, что все расстроилось.

Он подошел к Екатерине, ожидавшей в присутствии всего двора, и на ухо прошептал ей несколько слов. Императрице сделалось дурно, и она почувствовала легкий удар — первый вестник ее близкой смерти.

Когда причина неудачи сделалась известной, все вознегодовали на Зубова и Моркова, желавших подействовать на шведов лукавством.

Но Зубов и сам был огорчен, тем более, что на другой день после обручения ему предполагалось пожаловать чин фельдмаршала.

В сущности неудачный исход этого сватовства стоял в связи с политикой друга и приятеля Платона Зубова, лорда Витворда, которому в интересах Англии необходимо было расстроить союз России и Швеции.

Зубов в это время был в зените своего могущества и сознавал это. Когда на обеде императрицы, в бытность шведского короля, зашел разговор о новостях, полученных из Персии, Зубов сказал одному шведу: "Это пустяки: мой брат пишет нам, что выиграл сражение и завоевал область; ничего нового нет". 22 мая 1796 г. Зубов был возведен в княжеское Римской империи достоинство.

А. К. Разумовский, усиленно хлопотавший по этому делу в Вене, выбрал для Зубовых девиз: "meritis crescunt honores". 5 ноября 1796 г. с Екатериной случился внезапный удар. За час до этого Зубов присылал справляться об ее здоровье, как это он делал каждое утро, и императрица приказала ответить, "что она никогда себя так хорошо не чувствовала". Слабые признаки жизни заставляли ежеминутно ожидать ее кончины.

Известие об этом сразило Зубова.

Он метался в слезах и растерялся до такой степени, что не позаботился об оказании необходимой помощи и противился общему совету придворных пустить больной кровь. По совету гр. Орлова-Чесменского, он послал брата своего Николая в Гатчину к цесаревичу Павлу Петровичу с известием об ударе, постигшем императрицу.

Величие Зубова угасало вместе с жизнью Екатерины.

Вчерашний фаворит проходил по комнатам своей повелительницы и тщетно добивался, чтобы ему дали только стакан воды! Смерть ее мгновенно уничтожила значение Зубова, возвратив его к прежнему ничтожеству.

Массон удачно сказал, что "не было заметно пустоты, когда Зубов исчез с занимаемого им места". По рассказам современников, у Екатерины была серьезная мысль — лишить Павла престола.

Зубов в числе других важнейших деятелей подал голос за этот проект.

Павел, конечно, об этом проекте знал и жил в постоянной тревоге.

По одним сведениям, Безбородко, убежденный Растопчиным, передал Павлу секретные бумаги императрицы; по другим известиям, эту услугу оказал ему Зубов. Сам князь Платон Александрович будто бы рассказывал, что при нем Павел сломал печати на двух конвертах, из которых в одном был проект указа, объявляющего об отрешении его от престола, а в другом — распоряжение о водворении его в замок Лоде. Третью бумагу он положил в карман не читая — в ней якобы было завещание.

Павел I поручил пересмотр бумаг канцелярии Зубова наследнику вел. кн. Александру Павловичу.

Ничего компрометирующего Зубова во мнении Павла не было найдено.

Император, не раз оскорбляемый фаворитом, и наследник, не терпевший Зубова, оба отнеслись, однако, к его горю с участием.

Зато придворные не скрывали своей радости по поводу его падения и с грубой откровенностью давали ему это чувствовать.

У ложа умирающей Екатерины при входе наследника Зубов упал к его ногам в слезах.

Павел ласково успокоил его словами: "Друг матери моей будет всегда и моим другом". По словам Массона, Павел, тронутый отчаянием Зубова и признательный за привязанность к умершей императрице, оставил Зубова при всех прежних должностях и возвратил ему трость — отличительный знак дежурного генерал-адъютанта со словами: "Продолжайте исполнять ваши служебные обязанности при теле моей матери; надеюсь, что и мне будете так же верно служить, как и ей служили". А. С. Шишков рассказывает, что Павел наградил даже Зубова орденом св. Анны — награда весьма почетная в это царствование.

Зато ближайшие сотрудники Зубова поплатились: Альтести был выслан в Киев и посажен в крепость, а Грибовский заключен в равелин Петропавловской крепости.

Зубов малодушно предоставил его собственной судьбе, заботясь лишь о своей участи.

Он из дворца переехал жить к своей сестре, О. А. Жеребцовой, но пробыл там всего неделю.

Павел I купил за 100000 руб. дом Мятлева, на Морской, приказал отделать его, как дворец, снабдить его столовым серебром и золотым прибором, экипажами и лошадьми и подарил все это Зубову накануне дня его рождения.

В самый же день рождения 15 ноября 1796 г. император Павел вместе с императрицей Марией Феодоровной навестили Зубова и кушали у него вечерний чай. Когда Зубов, встретив гостей, упал к их ногам, Павел поднял его и сказал: "Кто старое помянет, тому глаз вон". Поздравление носило непринужденный характер.

Подняв бокал с шампанским, Павел сказал Зубову: "Сколько здесь капель, столько желаю тебе всего доброго". Потом обратился к императрице: "Выпей все до капли". Опорожнив бокал, он разбил его. Зубов бросился к его ногам, но Павел, подняв его, повторил прежнюю пословицу.

За чаем он сказал Марии Феодоровне: "Разливай! У него ведь нет хозяйки". Однако благосклонность Павла была непродолжительна. 26 ноября Зубов назначен был инспектором артиллерии, но уже в начале декабря он просил увольнения от занимаемых должностей и получил его 6 декабря. 29 декабря того же года последовал следующий Высочайший указ: "За приведение в несостояние Сестрорецких оружейных заводов, оказавшихся таковыми по случаю неотделки лейб-гвардии на Преображенский полк ружей, а потом Конной гвардии разных вещей, взыскать с генерал-фельдцейхмейстера кн. Зубова такую сумму, какая артиллерийскою канцеляриею исчислена и Сенату представлена будет". Начет достиг суммы в 50 тысяч руб. Но 31 июля 1797 г. новым Высочайшим указом Зубову "прощены" все эти деньги, и взыскания сложены.

По устранении Зубова от дел обнаружилось немало злоупотреблений и беспорядков.

Затеяв, ради собственных выгод войну с Персией, З. не находил нужным сообщать в военную коллегию обыкновенных рапортов; то же было сделано и в отношении войск, посланных в Галицию; поэтому, когда стали вновь распределять войска, неизвестно было не только состояние большой части полков, но даже, где они стоят. Назначенные офицеры не знали, куда ехать, чтобы присоединиться к своим частям, и осаждали департаменты, наводя справки. 3 февраля 1797 г. Зубов уволен был в отпуск за границу на два года для восстановления здоровья, с разрешением по пути заехать в свои литовские имения.

На этот случай Виленскому губернатору предписано иметь за Зубовым наблюдение, хотя за ним и без того следовал специальный полицейский агент. Случайное обстоятельство вызвало сильный гнев Павла на бывшего фаворита.

Путь Зубова лежал через Ригу. Там в это время, по приказанию императора, была приготовлена торжественная встреча для бывшего польского короля Станислава-Августа Понятовского, ехавшего в Петербург.

В назначенный день расставили на улицах почетную стражу, приготовили парадный обед. Но король не приехал.

Зубов же по случайному совпадению обстоятельств как раз в этот день прибыл в Ригу. Как русскому генералу, стража отдала ему честь, а королевский обед послужил для Зубова.

Император Павел был страшно разгневан, получив об этом донос. Военному губернатору, гр. Палену, который счел долгом проводить Зубова до Митавы, как своего покровителя и благодетеля, Павел в грозном указе писал: "Господин генерал-лейтенант Пален. С удивлением уведомился Я обо всех подлостях, вами оказанных в проезд кн. Зубова через Ригу; из сего и делаю я сродное о свойстве вашем заключение, по коему и поведение Мое против вас соразмерно будет"... Пален был уволен "за почести и встречи, делаемые партикулярным людям, как-то при проезде князя Зубова, и за отлучку в Митаву для провожания его же". Комендант Бенкендорф получил выговор.

Гражданскому губернатору барону Кампенгаузену сделан запрос, почему допустил он торжественный прием Зубова.

Даже от самого Зубова именным повелением от 28 февраля истребовано было объяснение, "с каким намерением и по какому поводу посмел принимать оказанные ему в Риге почести?" Навестив литовские имения, Зубов отправился в Германию.

Здесь он жил, удивляя всех иностранцев роскошью и расточительностью.

По одним известиям, он и там был надменен, как индейский петух, и богат, как Крез; по словам других, за границей Зубов как будто изменил свой характер, сменив надменность, усвоенную в России, на любезность и обходительность.

Удовольствиям жизни он отдавался с увлечением.

Одно время он всюду возил с собою девицу, переодетую камердинером; потом в Теплице увлекся красивой эмигранткой la Roche Aimon; когда же увидал изящных и богатых Курляндских принцесс, стал ухаживать за старым герцогом-отцом, которого ранее лишил владений и так надменно третировал, будучи фаворитом в Петербурге.

Герцог ответил Зубову презрением, и тот, по словам Массона, вздумал насильно похитить старшую дочь герцога.

Неизвестно, жаловался ли герцог императору, но З. осенью 1798 г. получил Высочайшее повеление возвратиться в Россию.

За границей З. успел сблизиться с гр. Н. П. Паниным, тогда нашим дипломатом.

Позднее царская опала на Панина еще более способствовала сближению с ним Зубовых.

Приехав в Вильну, он испросил дальнейших приказаний.

В ответ было получено письмо от кн. Лопухина с советом поселиться в своем имении во Владимирской губ. Там вместе с братом Валерианом он оказался под надзором владимирского губернатора Рунича, который 7 июня 1799 г. получил приказание поступать с Зубовыми "по законам, об иностранцах изданным, только с тем, чтобы они без воли вашей никуда не отлучались, а буде захотят отойти вовсе, то предуведомить". Когда до Павла дошли слухи о том, что З. переводит деньги за границу, император (14 октября 1799 г.) повелел Руничу доносить всякий раз, когда до сведения его "касательно сих переводов что-нибудь дойдет; равномерно и о получении денег из-за границы". Когда Рунич по делам должен был отлучиться из Владимира, надзор за Зубовыми по Высочайшему повелению был поручен владимирскому губернскому предводителю Кузьмину-Караваеву (11 мая 1800 г.). Император припомнил теперь прежние вины Зубовых.

В мае 1800 г. имение Платона Зубова было секвестровано "в число всех сумм, даже и тех, которые сперва сложены были" (указ Сенату от 25 мая). Секвестр на имение Валериана Зубова был наложен еще ранее. По указу Сената от 2 ноября 1800 г. об общей амнистии всем исключенным из службы дозволялось вновь "вступить в оную с тем, чтобы таковые являлись в Санктпетербург для личного представления" императору.

Зубовы по указу получили амнистию.

Но в это время зарождался уже заговор против Павла. Инициаторы его, желавшие привлечь на свою сторону Зубовых, позаботились доставить им возможность не только воспользоваться указом, но и получить видные посты в Петербурге.

Для этой цели склонили на свою сторону Кутайсова обещанием, что З. женится на его дочери.

З. и в самом деле написал к нему письмо с подобной просьбой.

Польщенный Кутайсов оказал необходимое содействие, хотя и нелегко было сломить предубеждение Павла против Зубовых.

Павел ласково и с открытой душой встретил Зубовых в своем дворце и сказал: "Платон Александрович, забудем все прошедшее!". 23 ноября 1800 г. З. был назначен директором первого кадетского корпуса, с переименованием в генералы от инфантерии, а 25 февраля 1801 г. — шефом того же корпуса.

Имения же возвращены ему были указом от 4 декабря 1800 г. Павел действительно хотел "забыть прошлое", хотя вполне отрешиться от своей подозрительности к Зубовым не мог. В 1801 г., накануне Крещения, Державин обедал у кн. Зубова в корпусе и просидел у него до вечера.

Затем оба поехали вместе во дворец, по обыкновению, для поздравления императора с наступающим праздником.

Пребывание Державина у З. показалось Павлу очень подозрительным, он призвал поэта и обошелся с ним очень сурово, хотя прямо и не высказал причины такого обращения.

Любопытно также то обстоятельство, что в камер-фурьерском журнале за 1801 г. ни разу не встречается имя кн. Зубова, в то время, как его брат, гр. Николай Александрович, неоднократно приглашался.

Есть много свидетельств, что хотя Павел и не доверял Зубовым, но хотел привязать их к себе милостями.

Несмотря на это, З. не колеблясь примкнул к заговору, в котором ему суждено было сыграть далеко не последнюю роль. Предположение, что Павел вновь намеревался выслать Зубовых, не находит подтверждений и вероятно было выдумано с целью оправдать их неблагодарность.

У Зубовых стали устраиваться вечеринки, на которых постепенно и определялся состав будущих заговорщиков.

На этих вечерах собирались все недовольные тогдашним порядком вещей — гвардейские офицеры, видные представители высшего общества.

Эти собрания напоминали собой настоящие политические клубы, где постоянным предметом бесед было обсуждение тогдашнего положения России.

Все желали положить конец "безумному самовластию" Павла, заставив его отказаться от престола в пользу старшего сына Александра.

Все эти совещания происходили явно "под эгидой" петербургского военного губернатора Палена. "Мало-помалу Платон Зубов и братья его вызвали в Петербург всех своих приверженцев; их могло быть числом более тысячи.

Втайне набраны были заговорщики, из коих некоторые были даже в Москве между знатнейшими лицами". Все три брата Зубовы получали в это время субсидии, которые при посредстве их сестры О. А. Жеребцовой, близко стоявшей к заговору, выдавал им французский банкир в Берлине Лево. Наконец заговор созрел. 11 марта вечером З. получил от Павла две записки, в первой император требовал нескольких воспитанников кадетского корпуса к себе в пажи, во второй справлялся, что делает Дибич. З. в это время проводил вечер у директора корпуса генерала Клингера.

Он исполнил требование Павла относительно пажей, а о Дибиче написал: "Ничего хорошего, и ничего дурного; для хорошего ему недостает знания русского языка, а для дурного — власти". У Клингера З. держался спокойно и непринужденно, болтая о всяких пустяках и ничем не обнаруживая своей тревоги по поводу участия в надвигавшейся драме. В 12 часов он ушел. Адам Чарторыйский рассказывает, будто бы З. за ужином среди заговорщиков сказал длинную речь, в которой, описав плачевное положение России, вследствие сумасшествия царствующего государя, указал на безрассудность разрыва с Англией, нарушающего жизненные интересы страны и ее экономическое благосостояние; затем стал говорить о прекрасных душевных качествах вел. кн. Александра, о блестящей будущности России под скипетром юного государя и закончил категорическим заявлением, что заговор одобрен Александром.

Но Чарторыйский приехал в Петербург после 11 марта и передает дело со слов других.

Сведения об этой речи не подтверждаются другими источниками.

Гораздо вероятнее иная версия, что на собрании заговорщиков у генерала Талызина, во время обсуждения вопроса об отречении Павла, З. начал сильно колебаться.

Явившийся Пален прервал споры и разделил заговорщиков на две группы, одну из них должен был вести во дворец З. с братом Николаем (и Бенигсен).

У ворот Михайловского замка Зубовы не встретили Палена, который, согласно условию, должен был ждать их в этом месте. Это обстоятельство породило недоверие к Палену, но отступать было уже поздно.

Заговорщики взошли по маленькой лестнице у Рождественских ворот, сохранившейся доныне.

Кн. Зубов вдруг пал духом и предложил возвратиться назад, но Бенигсен остановил его, схватив за руку: "Как! вы завели нас сюда, а теперь хотите уйти? Мы слишком далеко зашли, чтобы последовать вашему совету, который погубил бы нас всех. Le vin est tire, il faut le boire". Платон З. одним из первых ворвался в спальню.

Павел, разбуженный шумом, успел спрятаться за экраном, стоявшим у кровати. "Мы погибли!" — вскричал Зубов, увидя пустую кровать.

Но Бенигсен нашел Павла и заявил ему: "Государь, вы арестованы". Павел не ответил ему, но, обратившись к Зубову, сказал: "Что вы делаете, Платон Александрович?" Тогда, рассказывает Коцебу, кн. З. выступил вперед и, сохраняя почтительный вид, сказал: "Мы пришли от имени родины просить Ваше Величество отказаться от престола, потому что на Вас находят иногда моменты умопомрачения.

Неприкосновенность Вашей личности и приличное содержание гарантируются Вашим сыном и государством". С этими словами он вынул из кармана акт отречения, предлагая его подписать, но Павел стал сопротивляться.

В происшедшей затем жестокой борьбе З. не принимал участия.

Говорят, будто бы Платон З., повернувшись спиной и барабаня по оконному стеклу, заметил только нетерпеливо: "Боже мой, как этот человек кричит! Это невыносимо!" Когда все кончилось, а многие продолжали еще наносить оскорбления трупу, З. с негодованием остановил их: "Господа, мы пришли сюда, чтобы избавить отечество, а не для того, чтобы дать волю столь низкой мести". По другим показаниям, а именно Бенигсена, участника заговора, кн. З. никакого объяснения с Павлом не вел и не был свидетелем насилий, очень скоро вызванный из комнаты офицером в нижние помещения, где заговорщики спасались гвардии.

Но свидетельства Бенигсена ненадежны: он неоднократно менял свои показания.

Никакого вероятия не заслуживает рассказ о том, будто Павел на коленях умолял сохранить ему жизнь, но получил от кн. З. грубый ответ: "В продолжение четырех лет ты никому не оказывал милосердия, теперь и ты не ожидай себе пощады". О случившемся Платон З. отправился известить вел. кн. Константина Павловича.

В час ночи З. пьяный вошел к нему в комнату и, грубо сдернув одеяло, сказал: "Ну, вставайте, идите к императору Александру; он вас ждет". Так как великий князь не сразу понял, в чем дело, то З. потащил его за руку и поднял с постели, заставив одеться и следовать за собой. З. в числе других сопровождал императора Александра I, когда он вышел из дворца показаться войскам.

Когда рассвело, кн. Зубов обратился к императрице с предложением, чтобы она тоже переехала в Зимний дворец.

Императрица в горести накинулась на него: "Чудовище! Варвар! Тигр! Это жажда власти довела вас до убийства вашего законного государя.

Вы управляли при Екатерине II; вы хотите править при моем сыне". Новое царствование было встречено ликованием населения.

Многие дома были иллюминованы, в том числе, конечно, и дома Зубовых.

Державин приветствовал воцарение Александра двустишием, обращенным к портрету молодого императора: Се вид величия и ангельской души: О, если б вкруг Него все были хороши! Платон Зубов отозвался на это экспромтом: Конечно, нам Державина не надо: Паршивая овца все перепортит стадо. В первый момент нового царствования многим казалось, что Зубовы, особенно Платон, сохранят при дворе известное влияние. 13-го марта император на параде взял кн. Зубова под руку и дружески прохаживался с ним взад и вперед.

Может быть, это обстоятельство в связи с назначениями, полученными скоро Зубовым, дали повод к такому мнению.

Но мнение это, разделявшееся многими, было ошибочно.

Коцебу передает, что когда кто-то поздравил Зубова с тем, что переворот ограничился одною только жертвою, он ответил: "Этого недостаточно; нужно еще, чтобы никто из участников не был наказан". Когда же ему выразили опасения насчет Обольянинова и Аракчеева (который впоследствии действительно приехал), он только сказал: "C''est de la сапаillе". А самому Коцебу кн. З. заметил: "Цицерон прав, говоря в одном из своих писем: если бы у него было одним пороком больше, он был бы лучше. Отец Павла был пьяница; если бы Павел имел тот же порок, нам пришлось бы менее страдать от него". Зубовы, по-видимому, надеялись не только на безнаказанность, но даже на награды.

В действительности положение их было шатко, хотя это обнаружилось и не сразу. Причастность к событию 11 марта вооружила против З. не замешанных в этом заговоре видных деятелей.

На этой почве у Платона З. произошло даже небольшое столкновение с митрополитом Платоном, который с намерением уколоть князя сказал: "Дай Бог, чтоб Александр долго царствовал, дабы не утруждать так часто нашу старость таким образом". З. на это ядовито ответил: "Будьте спокойны, владыко, вы уж не будете иметь нужды подъять такой труд: Александр — не ваш ученик". 30 марта 1801 г. З. назначен был членом вновь учрежденного Непременного (Государственного) Совета, а 27 ноября членом комиссии для устройства Новороссийского края. При Екатерине З. был сторонником, отчасти даже вдохновителем реакционных мер. Новые влияния Александровского царствования превратили его в ревностного либерала.

Не без язвительности один современник писал: "Трое ходили тогда с конституциями в кармане: реченный Державин, князь Платон Зубов со своим изобретением и граф Никита Петрович Панин с конституцией Английской, переделанной на русские нравы и обычаи.

Новосильцеву стоило тогда большого труда наблюдать за царем, чтобы не подписал которого-либо из проектов; который же из проектов был глупее, трудно было описать: все три были равно бестолковы". Действительно Зубов представил проект преобразования Сената в законодательное собрание.

Александр I отнесся к проекту сочувственно, члены Интимного комитета — неодобрительно.

В угоду государю решились хвалить этот проект и даже "взять что-нибудь из него, чтобы удовлетворить государя", но в то же самое время, выказывая готовность принять проект Зубова, "оставить из него только то, что могло быть не вредным". В проекте З. Александру особенно нравилось предложение учредить корпус присяжных адвокатов, которые бы делали "экстракт" из дел, по которому бы сенаторы судили.

Эту часть проекта император находил вполне осуществимой.

З. выступил также с проектом по крестьянскому вопросу.

В нем он предлагает запретить продажу крестьян без земли. Дворовых же выкупает казна, причем их записывают в цехи и гильдии.

З. назначал и цену, по которой должны произвести выкуп. Однако он не указывал удовлетворительных способов для этой операции: все они требовали слишком больших затрат, на которые казна не могла решиться без крайнего для себя стеснения.

По отзыву Интимного комитета, не был удачен и самый способ записи в ремесленные цехи: "он не соответствовал духу народа", крепостные сделали бы из него вывод, что они ничем не обязаны своим господам, что могло бы повлечь за собой волнения с их стороны — и недовольство со стороны владельцев, "чего в особенности необходимо было избегать в самом начале реформы". Проект Зубова не был принят, зато предложение его запретить продажу крестьянских семей в розницу было утверждено.

Несмотря на деятельное участие Зубова в разработке правительственных мероприятий, положение его при дворе, как и других заговорщиков, было непрочно: Александр не мог окружать себя деятелями, причастными к смерти его отца, не компрометируя своей особы, да и полагаться на них вполне он не мог. Рассказывают, когда Платон Зубов стал замечать, что его положение пошатнулось, ему пришла мысль пойти к великому князю Константину Павловичу оправдаться в том, что он дерзнул поднять руку на императора.

Великий князь отвечал ему: "Ну, князь, qui s''excuse — s''accuse" и повернулся к нему спиной.

Зубов вместе с братом Валерианом был подвергнут надзору тайной полиции.

Этот надзор осуществлялся крайне бесцеремонно.

Люди кн. Зубова, стоявшие на запятках экипажа своего господина, насмехались над агентами надзора, открыто следовавшими за ними в санях. Эта бестактность полиции заставила Валериана Зубова в личной аудиенции пожаловаться Александру І на проявленное к ним недоверие.

Поведение полиции обсуждалось даже в Интимном комитете, вызвав негодование его членов.

Неустойчивость положения З., подозрительное к нему отношение в связи с установлением тайного надзора побудили его просить о заграничном отпуске, который он и получил 24 декабря 1801 г. 26 декабря он в последний раз участвовал в заседании Непременного Совета.

Местом своего заграничного пребывания З. выбрал Вену, куда и прибыл летом 1802 г. Здесь он нашел теплый прием в доме гр. А. К. Разумовского, с которым в пору своего влияния был тесно связан рядом взаимных услуг. Когда в связи с польскими делами в 1793 г. императрица была "в страшном гневе" на гр. А. К. Разумовского и речь уже шла об его отозвании, З. (вместе с Морковым) сумел смягчить гнев Екатерины, благодаря чему позднее удачный исход польских дел окончательно загладил промах посла. Другой раз Разумовский навлек на себя неблаговоление императрицы и даже получил выговор по поводу продолжительного занятия Волыни австрийскими войсками.

Разумовский обратился за поддержкой к Зубову, и тот собственноручным письмом успокоил встревоженного посла. Со своей стороны, Разумовский энергично хлопотал в Вене о возведении З. сначала в графское, а позднее в княжеское достоинство Римской империи.

В письмах к Зубову Разумовский неоднократно изъявлял чувство своей глубокой привязанности.

Приезд его в Вену возбудил всеобщее внимание: недавнее величие фаворита еще не было забыто.

Он постоянно появлялся на приемах у Разумовского, бывал у секретарей посольства.

В Вене З. имел две неприятные встречи, одна из которых закончилась дуэлью.

Поводом были следующие обстоятельства.

В пору влияния З., в качестве фаворита, при русском дворе особенно милостиво был принят Шевалье де Сакс, побочный сын герцога Максимилиана Саксонского, приехавший из-за границы.

Ему была назначена даже императрицей ежегодная пенсия в 2000 рублей, и он был допущен в число приближенных.

Зубов также, по-видимому, относился к нему сочувственно, хотя и говорили, что фаворит ревнует отличаемого Екатериною иностранца.

Однажды на Екатерингофском гулянье молодой кн. Н. Г. Щербатов, бывший в унтер-офицерском чине и едва знакомый с де Саксом, довольно фамильярно обратился к нему с приветствием: "Comment vous portez vous?". Шевалье, ехавший верхом и раздраженный развязным тоном кн. Щербатова, игнорировавшего разницу в чине (де Сакс был полковником), отвечал: "Sur mon cheval". Щербатов, по совету товарищей, вызвал де Сакса на дуэль, но получил дерзкий отказ. Так как у де Сакса было немало недоброжелателей, в числе которых стали называть и Зубова, то его поступок осудили.

Щербатов же по выходе из французского театра остановил Шевалье с требованием удовлетворения.

Настойчивость юноши рассердила вспыльчивого де Сакса, и он, "взрослый верзила", позволил себе дать пощечину Щербатову, за что тот в свою очередь изо всех сил ударил противника тростью по голове.

Ссора в публичном месте вызвала вмешательство полиции, и Шевалье был арестован.

Едва лишь его выпустили, как взбешенный всей этой историей, он в дерзком письме к Зубову потребовал расследования.

Вместо ответа он был выслан из России.

Считая З. виновником своей высылки и вдохновителем Щербатова, де Сакс из-за границы послал Зубову (и Щербатову) вызов. Всемогущий фаворит не удостоил ответить.

Это дало повод де Саксу опубликовать в газетах оскорбительный для З. вызов. Но и на это З. не обратил внимания, может быть, потому, что Екатерина строго запрещала поединки и не любила их. При вступлении на престол Александра І, З. вспомнил об этом вызове и решил его принять.

Летом 1802 г. он отправился в Вену. По пути в Варшаве он подвергся оскорблениям со стороны поляков, видевших в нем одного из главных виновников раздела Польши.

Несмотря на охрану отряда солдат, его коляска была закидана камнями.

Поляк Гельгуд, выражая Зубову враждебное чувство всех поляков, послал ему письменный вызов на дуэль. З. оправдывался от обвинений в причастности к падению Польши, от вызова же пока отказывался, ссылаясь на болезнь и на необходимость предварительно окончить другое дело чести в Вене, после чего он выражал готовность удовлетворить и требование Гельгуда.

Между тем кн. Щербатов спешил также в Вену, чтобы помешать поединку Зубова, но опоздал: З. приехал ранее. На второй же день его приезда де Сакс потребовал у него свидания.

Оно произошло в доме кн. де Линя, который в благодарность за прежнее благоволение Екатерины и самого З. оказал последнему несколько дружеских услуг и вызвался быть его секундантом.

Между противниками произошли объяснения.

Де Сакс приписывал Зубову причину вызывающего поведения Щербатова и своей высылки из России.

З. объяснял, что к делу Щербатова он непричастен, а о высылке де Сакса императрица распорядилась без его ведома.

Однако, несмотря на эти объяснения, де Сакс настаивал на поединке.

Во время этих переговоров З. "тихо и смиренно" навещал Рибопьера, который рассказывает, "как мало было твердости в этом любимце счастья". Правда, он шел на поединок, но он не мог иначе поступить после полученных им от Шевалье публичных оскорблений, и на поединок этот он шел, "как слабая женщина, приговоренная к мучительной операции...". Место встречи дуэлянтов назначено было вблизи Теплица, на границе Саксонии.

Стараниями кн. де Линя обостренность отношений между противниками была несколько смягчена.

Между тем в Вену успел пробраться без паспорта из Варшавы и Гельгуд.

Он в свою очередь стал осаждать З., так что Разумовский счел необходимым обратиться за содействием к полиции, которая принятыми мерами предупредила возможность публичной сцены, но не могла помешать широкой огласке этого факта. Со своей стороны Щербатов, проведав, что З. уехал в Вену для объяснений с де Саксом, предпринял длительное путешествие из отцовского имения, чтобы !!самому вызвать Шевалье.

Разумовский стал убеждать де Сакса отказаться от поединка с Зубовым, ввиду неизбежной дуэли с Щербатовым, но не добился успеха.

Дуэль между Зубовым и де Саксом состоялась в окрестностях Теплица.

Дрался З. смешно, прежде чем взяться за шпагу, упал на колени и долго молился.

Наступая на противника, он после первой же царапины в руку отказался продолжать поединок.

Шевалье, нанеся удар Зубову, воскликнул: "Вы мне надоели!". Князь де Линь, наоборот, свидетельствует, что З. шел на дуэль весело и сохранил свою бодрость и веселость, несмотря на сильную боль от глубокой, хотя и неопасной раны. Вскоре за тем Щербатов на дуэли с одного выстрела наповал убил де Сакса. Решительно желая избегнуть дуэли с Гельгудом, З. просил у императора разрешения возвратиться в Россию, но получил отказ (1 июля 1802 г.). Александр I писал: "Ваше возвращение в Россию подаст неминуемо повод думать, что вы уклоняетесь от окончательного решения дела с Гельгудом, тем более что слово ваше дано явным образом в письме вашем к нему, и которое всем сделалось известно.

Я уверен, что вы сами почувствуете оное в полной мере". Тогда З. бежал из Богемии под охраной австрийского полицейского чиновника, несколько раз изменяя направление своего пути и переменяя экипажи, чтобы лучше скрыть свои следы. В октябре 1802 г. З. возвратился в Россию.

С января 1803 года он поселился в Москве, причем в начале этого же года пишет государю письмо, где высказывает желание освободить своих крестьян, около 30000 душ. Однако в конце концов своего обещания он не исполнил.

В феврале 1804 г. З. приехал в Петербург.

Здесь он подал новый проект об устройстве в губерниях военных корпусов для воспитания в них детей дворян.

Проект был утвержден, и учреждена комиссия для составления положения "о вышних и губернских корпусах". 11 сентября 1805 г. З. принимал императора Александра в своем витебском имении Усвяте в доме, где в 1780 и 1787 гг. останавливалась и Екатерина.

В память этого события он воздвиг обелиск.

В 1809 г. З. жил некоторое время в Москве.

В 1812 г. он был призван к делам, хотя официально числился в отпуску.

В тайном военном совете, решавшем вопрос о сдаче Москвы, он примкнул к членам, принявшим сторону Кутузова против Бенигсена.

Вместе с Аракчеевым, Балашовым и Шишковым он высказался за то, чтобы убедить Александра I отказаться от личного участия в военных действиях 1812 года. 1813 год З. провел за границей.

В следующем 1814 г. он окончательно поселился в м. Янишках, Виленской губ., Шавельского у., — центре многих принадлежавших ему деревень, — и всецело посвятил себя хозяйственным заботам.

Своим бесчеловечным отношением к крепостным пожалованных (1795 г.) ему польских деревень и жадностью он оставил по себе ненавистную память.

Мелкопоместную и безземельную шляхту он обращал в крепостных.

Благодаря скаредности З., крестьяне никогда не видели от него помощи и обнищали.

Бедственность их положения была столь очевидна, что обратила на себя внимание императора Александра І. В Высочайшем повелении от 2 июля 1807 г. на имя виленского губернатора говорилось, что император, проезжая через Шавельский повет, был "очевидным свидетелем бедственного положения принадлежащих генералу от инфантерии кн. Зубову крестьян, из которых большая часть, оставив поля свои необработанными, снискивает себе пропитание мирским подаянием, некоторые же, по свидетельству жителей, умирают от болезней, происходящих единственно от дурной и недостаточной пищи". "Ежели честь и самый долг, законами налагаемый, требует, дабы и беднейшие из помещиков кормили и призирали крестьян своих в трудные и бесплодные годы, — то тем более предосудительно одному из богатейших доводить их до такой крайности". Император повелел внушить Зубову, чтобы он обеспечил крестьян хлебом как для прокормления их, так и для посева полей. В противном случае государь "в защиту страждущего человечества не преминет обратить на князя Зубова всю строгость закона". В 1810 г. З. приобрел исторический замок Раудан, или Красный, в 60 верстах от Тильзита.

У него было до 30000 душ крестьян, заселявших его многочисленные деревни с пахотной землей, лесами и другими угодьями.

Полевое хозяйство было правильно организовано, оборудованы конские заводы, выводившие прусскую породу лошадей.

Не доверявший никому, З. входил в каждую хозяйственную мелочь.

Он почти безвыездно жил в имении, изредка наезжая в Москву, Митаву, Ригу и другие торговые центры, Когда осенью съезжались к нему покупщики и барышники, он поручал угощать их всех своему главноуправляющему М. Братковскому, а сам ловко "обрабатывал" угощаемых, сбывая с рук товары по наивыгоднейшим ценам. З. стал заниматься подрядами, в интересах наибольшей наживы "вступил в сотоварищество с жидами", с которыми не отказывался промышлять и контрабандою на границе, "бездельничал" с провиантскими комиссионерами.

Богатства З. были колоссальны, особенно по тому времени.

Одной серебряной монеты после его смерти осталось на 20 миллионов руб., хотя он сознавался, что "и сам не знает, для чего копит и бережет деньги". Накопленные сокровища в грудах золота и серебра З. хранил в подвалах своего замка близ Янишек.

Иногда он, как "скупой рыцарь" у Пушкина, спускался в свои подвалы с Братковским и любовался сокровищами, приводя в порядок случайно осыпавшиеся горы звонкой монеты.

Здесь З. преображался, становился оживленным, общительным, охотно о себе рассказывал, вспоминая придворную жизнь при Екатерине.

Обычно же под старость у него настроение было мрачным и задумчивым.

Скаредность его дошла до крайних пределов.

Жил он экономно, одевался плохо. В разговоре часто употреблял без толку поговорку "так ему и надо!". В последние годы его преследовала боязнь смерти.

При слове "смерть" он менялся в лице, уходил в комнаты и запирался в своей спальне, не показываясь по два и по три дня; звон погребального колокола был для него невыносим.

Посетители З. в разговоре избегали касаться мучительных для него тем — о смерти и покойниках.

Седой, сгорбленный, в 50 лет З. казался дряхлым стариком.

Несмотря на это, он женился на молодой красавице польке.

Он встретил ее вместе с матерью в Вильне на конской ярмарке осенью 1821 года. Это была Фекла Игнатьевна Валентинович, 19-летняя дочь небогатой литовской помещицы, владевшей усадьбой в 30 душ крестьян.

Через управляющего З. предложил за любовь дочери "знатную денежную сумму", но предложение было с негодованием отвергнуто.

Рассерженный З. уехал в свое имение.

Через некоторое время пани Валентинович вместе с дочерью сама приехала в Янишки, якобы в костел на богомолье.

З. встретил красавицу вновь и на этот раз сделал формальнее предложение.

По желанию тещи, он отписал невесте по брачной записи миллион рублей.

З. с женой жил плохо. Супружество продолжалось недолго. 7 апреля 1822 г. З. скончался в своем замке Руенталь в Курляндии.

Тело его погребено в Сергиевой пустыне, близ Петербурга, в склепе под церковью инвалидного дома, воздвигнутого в память его брата Валериана.

Через три недели после его смерти княгиня Зубова родила дочь, светлейшую княжну Александру Платоновну († 24 февраля 1824 г.). Вдова Зубова 12 ноября 1824 г. вышла замуж за гр. Андрея Петровича Шувалова.

Она скончалась 25 октября 1875 г. Обширные литовские имения достались в наследство потомству гр. Д. А. Зубова, кроме замка Руенталь, отданного Зубовым в приданое за побочной дочерью Софьей Платоновной, бывшей в первом браке за бароном Пирхом, а во втором за сенатором П. З. Кайсаровым.

Женолюбивый З. имел от других связей еще нескольких побочных детей. Как отец, он позаботился обо всех и на каждого положил в банк по миллиону руб. асс. Побочный сын его Александр Платонович Платонов был принят на службу в гвардию и начал службу в Кавалергардском полку. Бантыш-Каменский, "Словарь достопамятных людей русской земли", Москва, 1847 г., ч. II. — Гельбиг, "Русские избранники и случайные люди в XVIIІ в.", оч. CVІ ("Рус. Ст." 1887 г., кн. ХІ. — Его же, "Кн. П. А. Зубов" ("Рус. Ст." 1876 г., тт. XVI и XVII). — Чулков, "П. А. Зубов" ("Сборник биографий кавалергардов за 1762—1801 гг., СПб., 1904). — "Истор. кавалергардов". — П. С. З., № 17706, 17724, 17832, 17854, 17967, 17972, 18309, 18595, 18877, 19682. — Архив Госуд. Сов., І, ч. 2, 154, 211, III. — "Письма и бумаги Екатерины" ("Сб. Ист. Общ.", т. т. XVI, XIX, XXIII, XXVI, ХХVIII, XXXIII, XLII, LIV, LX, LXII, LXX. — "Указы Павла I" ("Ист. Вест." 1881, VI, 203). — "Осмнадцатый век", III, IV, изд. Бартенева, Москва, 1869—1888. — "Письма Павла І"("Рус.Ст." 1882, XXXIII). — Бычков, "Письма и бумаги Екатерины II", СПб., 1873, а также в "Рус. Арх." 1864 г., 568 и 1865 г., 767 и "Рус. Ст." 1876 г., XVII. — "Письма Зубова и сведения о его деятельности" ("Архив князя Воронцова", Москва, 1870 и сл. годы, тт. V, VIII—X, XII—XIV, XVIII, XX, XXI, XXIV). — Гарновский, Записки ("Рус. Ст.", т. XVI). — Castera, II. — Л. Н. Энгельгардт, Записки, Москва, 1868. — Masson, "Memoires secrets sur la Russie", Paris, 1804, edit. 2, avec corrections et additions" (русский перевод "Голос Минувшего" 1916 г., 4-я кн. и сл.). — Державин, Сочинения, изд. Грота, СПб., 1864—1883, тт. І, V, VI, VIII и IX. — Vigee-Lebrun, "Souvenirs", Paris, 1885—1837. — Храповицкий, Дневник, 1874, СПб. — Гр. Комаровский, Записки ("Осмнадцатый век", I, 342). — Segur, "Memoires", Paris, 1827, II. — Рассказы Лубянского ("Рус. Арх." 1871, 148). — Рассказы Карабанова, V .— Рассказы Львовой ("Русск. Ст." 1880, XXVIII). — М. А. Дмитриев, "Мелочи из запаса моей памяти", Москва, 1869 г. — Sternberg, "Bemerkungen uber Russland auf einer Reise gemacht in 1792", 1794. — Отзыв гр. Завадовского ("Рус. Арх." 1883, II). — Вейдемейер, "Двор", II. — Долгоруков, II, 317 и III, 134. — Карабанов, "Долгоруков". — Карнович, "Богатства частных людей". — Проза Пушкина ("Библиогр.

Зап.", II). — Ода П. Зубову напечатана в "Русск. Ст." 1871, IV. — Herrman, "Statistische Schilderung von Russland", Leipzig, 1790. — "Рус. Арх." 1868, 1871, 1872, 1873, 1876, І; 1877, І, II; 1879, II; 1883; 1887, І, III, VI; 1898, І, II; 1899, І. — "Русск. Ст." 1870, IX; 1873, VII, VIII;1874, IV; 1880, 1882, II; 1885, 1889, IV; 1895, II; 1896, XII; 1897, І, II, VIII, XLII, LII, LVI, LXX, LXXI, LXXXII, LXXXIII, LXXXVI, LXXXVIII, XCL. — Леф. арх. — Форм. сп. — Опис. арх. Морск. мин., IV. — Сен. Арх., І. — Анненков, "История Конного полка", IV. — Вигель, Записки, Москва, 1891—1893. — Васильчиков, "Семейство Разумовских", франц. изд. Галле, 1893, III, V, и др. — Мертваго, Записки. — А. С. Шишков, Записки, Берлин, 1870, І. — А. Брикнер, Материалы для жизнеописания гр. Н. П. Панина", СПб., 1890, II, V, VII. — Жихарев, Записки. — "Отеч. Записки", XIV. — "Ист. Вест." 1899, II. — П. С. Лебедев, "Графы Н. и П. Панины", СПб., 1863. — Петрушевский, "Генералиссимус кн. Суворов", т. II, — "Нива" 1882, стр. 1143. — О взысканиях с Зубова при Павле І и пр. см. Опись Сен. арх., отд. III, т. I, СПб., 1910, и II, СПб., 1911. — Отдельные упоминания о Зубове также можно найти в сл. трудах: Бильбасов, "История Екатерины Второй", т. II, на немец. яз.), Берлин, 1893. — Шильдер, "Император Александр І", т. І и II. —Валишевский, "Павел І", изд. Суворина. — Шумигорский, "Император Павел I, жизнь и царствование", СПб., 1907. — Вел. кн. Николай Михайлович, "Гр. Строганов", т. II. — Его же, "Император Александр І", СПб., 1914. — Об участии Зубова в заговоре обширный материал дает "Цареубийство 11 марта 1801 года", СПб., 1907. — Из новейших изданий имеется упоминание об отношениях Зубова к Екатерине в журн. "Стар. годы", 1915 г. (ст. Вейнера "О Гатчинском дворце"). — Лучший портрет кн. Зубова писан Лампи в "Русск. Ст." 1876 г., т. XVI; там же заметка о надписях на оригинале; о переписке по поводу этого портрета, заказанного Лифляндским дворянством, см. "Опись документов и дел, хранящихся в Сенатском Архиве", отд. III, т. II., СПб., 1911 г. — Изображения Зубова имеются также в сл. книгах: "Русские портреты XVIII и XIX столетия", издание велик. кн. Николая Михайловича, СПб., 1909 г. — Валишевский, "Павел І", изд. Суворина, СПб. — "Цареубийство 11 марта 1801 г.", СПб., 1907. — "Сборник биографий кавалергардов 1762—1801 г.", СПб., 1904. — Шильдер, "Император Александр I". К. Кудряшов. {Половцов}