Вайнштейн Арон Исакович

Вайнштейн А. И. (1877—1938; автобиография) (партийная кличка Рахмиэль, Рахмитевич). — Родился 23 ноября 1877 г. в Вильне.

Отец был приказчиком низшего ранга на пивоваренном заводе.

Семья жила очень бедно. Образование получил сначала в еврейском начальном училище, а потом в еврейском Учительском Институте в Вильне же. С 14-ти лет уже зарабатывал частными уроками.

Начальное училище состояло при еврейском Учит. Институте.

Среди воспитанников Института были социал-демокр. кружки, связанные с местной виленской социал-демокр. рабочей организацией.

Еще мальчиком я, по-видимому, привлек внимание некоторых членов этих кружков, и они стали осторожно, но внимательно руководить моим чтением.

Помню, что еще к 13—14 годам я получил от них книгу Писарева, которая к тому времени уже была изъята из обращения, причем со мной вели беседы на темы, связанные с чтением этой книги. Мне осторожно дали понять, чтоб я другим этой книги не показывал.

Таким образом, я в этом раннем возрасте уже стал постепенно приучаться к конспирации, хотя не совсем понимал, для чего это нужно. К руководителям моим чтением и развитием я чувствовал особую благодарность (это были: некий Резник, один из первых социал-демократов, умерший сравнительно молодым;

Портной — партийная кличка Нойах — очень видный руководитель Бунда, теперь принадлежит к возглавляющим Бунд в Польше, и др.). Летом 1892 г. я уже вошел в состав революц. кружка, на котором хотя читались и разбирались произведения Белинского, Добролюбова, Писарева, но рядом с этим знакомили нас с вопросами революц. движения.

В это лето я покончил с верой в бога, с религией.

На эту сторону руководители обращали особенное внимание, как в раб. кружках, так и в интеллигентских.

Первым признаком члена "кружков" было курение папирос в субботу, непосещение синагоги, полный разрыв с религиозн. обрядами.

В семейном быту это обыкновенно означало полную революцию и разрыв "детей" с "отцами". То же произошло и со мной. В это же лето я прочел первую нелегальную книжку (кажется, о Софье Перовской), узнал в общих чертах, что такое социал-демократия, узнал о Марксе.

Летом 1893 г. я уже познакомился с еврейскими рабочими, участниками виленских рабочих кружков, и имел с ними много бесед по злободневным вопросам, выдвинутым тогдашней стадией рабочего движения, читал первые книжки обществ. содержания на еврейск. языке, уже знал в лицо руководителей рабочей организации в Вильне, твердо знал, что я — социал-демократ, что рабочие организованы в кассы, устраивают стачки и т. п. С 1893 г. по 1897 г. я провел в Виленском Евр. Учительском Институте, который и кончил.

Институт этот был интернатом, возглавлялся педагогами-реакционерами, и почти все воспитанники питали к Институту и к его реакционному режиму глубокую ненависть, нередко прорывавшуюся в целом ряде коллективных выступлений против самых ненавистных представителей этого режима.

Эта обстановка была чрезвычайно благоприятна для революц. развития учащихся.

В Институте было несколько социал-демократ. кружков, мы уже читали более серьезные книги по вопросам революц. движения (помню "Вестн. Народн.

Воли", "Соц.-демократ", издав. Группой Освобождения Труда, отдельные брошюры той же группы, "Коммунист.

Манифест" и т. п.). К концу этого периода мы уже интересовались борьбой между марксизмом и народничеством, усердно изучали Николая О-на, Михайловского, Струве, Бельтова и др. Читали журналы, марксистский сборник со статьей Ленина (К. Тулина), сожженный цензурой.

За этот период я познакомился с первым томом "Капитала" Маркса.

В каникулы уже вел занятия с рабочими кружками.

Окончил я институт совершенно оформившимся марксистом — эсдеком, готовым к практической революц. работе, к которой приступил немедленно.

В 1898 г. я переехал на учительскую работу в Варшаву, сразу вступил в местную организацию Бунда, сразу сделался членом т. н. "агитаторского собрания", объединявшего всю работу среди еврейских рабочих в Варшаве, и через несколько месяцев кооптирован в комитет Варшавской организации Бунда. Еврейское рабочее движение в Варшаве крепло и развивалось, и я принимал в нем самое активное участие — вел пропаганд. кружки, руководил политич. и экономич. работой в отдельных "крахах" (профессиях), выступал на собраниях, писал листки, принимал участие в редакции нелегальной газеты, издав. Варшавским комитетом Бунда, "Варшавер Арбейтер" ("Варшавский рабочий") и т. п. Ярко помню ту раздвоенную жизнь, которую приходилось вести. Как способный педагог, я был назначен одним из руководителей учительских курсов.

День проводил в общении с учителями, отсталыми футлярными людьми, очень далекими от какой-либо политики и общественности.

Приходилось "застегиваться на все пуговицы", не выдавать себя ни единым словом.

Вечером я отправлялся в рабочие районы, на "биржу" (место встречи членов партии и рабоч. организации) или в нелегальную типографию, помогать печатать, корректировать, выносить готовые экземпляры и т. п. В начале 1900 г. я уже принимал участие в 3-м съезде Бунда, происходившем нелегально в Ковне, в качестве делегата Варшавской организации.

В развернувшихся на этом съезде, в связи с вопросом о национальной программе Бунда, дебатах по вопросу о Бунде вообще, я, вместе с остальными варшавскими делегатами, был тогда решительным противником слишком широкого и националист. толкования мотивов, по которым должен существовать Бунд как особая организация, и высказался за то, что Бунд будет нужен только до падения самодержавия.

Тогда же я высказался и голосовал против расширения национальной программы Бунда. К концу 1900 г. я был вынужден покинуть Варшаву, вследствие провала на рабочем собрании и начавшейся усиленной слежки, и выехал нелегально за границу, в Берлин.

Там несколько месяцев слушал курс общественных наук в Берлинском университете и близко познакомился с борьбой течений, происходившей тогда в российской социал-демократ. ("Искра" и "Рабочее дело"). Стал ближе к загран. комитету и загран. организациям Бунда, где националист. течение наиболее процветало.

Там же и мои мысли приняли более националист. и более сепаратистское направление.

Весной 1901 г. вернулся в Россию, по предложению ЦК Бунда поехал на работу в Вильно, где сразу вошел в комитет и занял руководящее положение.

Летом того же 1901 г. был на 4-м съезде Бунда как делегат от Вильны, принял активное участие в решениях съезда, ознаменовавших решительный поворот во всей истории Бунда (принятие национально-культурной автономии как программы и федерализма как принципа организации партии).

На этом же съезде был избран в центр. комитет Бунда и с тех пор уже оставался несменяемым членом ЦК Бунда до самой ликвидации его в связи с вступлением в РКП(б). Спустя несколько месяцев был арестован и просидел 15 мес. в различных тюрьмах Вильны и Москвы.

Был освобожден под залог в конце 1902 г. С начала 1903 г. бежал из-под надзора, перешел на нелегальное положение и с тех пор до самого конца работал в качестве партийного профессионала, нелегально, с очень короткими просветами легальности, в ЦК Бунда в качестве одного из деятельных его членов.

По своим способностям я преимущественно организатор и в качестве такового и вел работу.

Был постоянно в разъездах по многочисленным, очень разветвленным организациям Бунда, выступал на внутренних собраниях, достаточно широких, а в момент некот. легал. возможностей — и на больших рабочих собраниях, принимал участие в редакт. нелегальн. органов Бунда — руководящем "Ди арбайтер штиме" ("Рабочий голос") и массовом "Дер Бунд", писал воззвания, принимал участие в междупартийных совещаниях и т. п. Из общепартийных съездов и конференций РСДРП был на Лондонском съезде, на Парижской конференции и на 2-х конференциях в Финляндии (Гельсингфорс и Тамерфорс).

Вместе с Бундом в целом разделял все его политические колебания и ошибки и националистич. уклоны, неся за них полную ответственность.

В период реакции, после 1905 г., непрерывно оставался на работе в ЦК Бунда и в продолжение всех этих лет, иногда оставаясь почти один, занимался работой по склейке, руководству, укреплению и оживлению нелегальных партийных организаций Бунда. В период ликвидаторства разделял увлечение легальными формами рабочего движения и "петиционные" иллюзии, но резко расходился с ликвидаторами по вопросу о нелегальной партийной организации, считая необходимым ее сохранение и укрепление в качестве руководительницы всем движением пролетариата.

В период империалист. войны был в ссылке, был интернационалистом умеренного толка, вернее центристом.

Революция 17 г. освободила меня из ссылки и вернула к активной партийной работе.

На Х конференции Бунда в апреле 17 г. был вновь избран в ЦК Бунда, и этим ЦК был избран его председателем, в качестве какового оставался до ликвидации Бунда. В период от февраля до октября, помимо партийной работы, принимал активное участие в революц. работе в Минске в качестве члена исполкома, потом председ. городской думы, на каковой пост был выдвинут социалистическим блоком (с.-д., с.-р.). Вместе с другими членами ЦК по мере хода и осложнения революции фактически свернул на оборончество, исходя из соображений ответственности за исход революции.

Во время Октябрьской революции был ее принципиальным противником, но решительно боролся против всяких попыток насильственного выступления против советской власти.

Большую часть первого года существования советской власти провел в Белоруссии, под немецкой оккупацией, и вел энергичную борьбу против оккупантов.

Под влиянием событий в Германии, вместе с несколькими др. видными деятелями Бунда в оккупации, пережил поворот в сторону признания социалистического характера за революцией.

Когда в Белоруссию пришла советская власть, сразу, вместе с другими товарищами из Бунда, стал работать на различных ответственных постах, причем был членом Коллегии двух Комиссариатов.

На 7-м съезде Советов в приветствии съезду, произнесенном мною от имени Бунда, наш решительный поворот сказался в полной мере. С конца 18 г. совершается постепенная, хотя и медленная эволюция в сторону коммунизма, которая завершается в начале 20 г. на XII бундовской конференции, кончившейся расколом.

Вместе с другими товарищами возглавлял большинство, принявшее коммунистическую программу и тактику.

Когда перед Бундом встал совершенно конкретно вопрос о вступлении в РКП, я вместе с некоторыми др. товарищами возглавлял течение в пользу объединения и вел широкую кампанию среди членов Бунда за это объединение.

После последней конференции Бунда вошел в РКП и приветствовал от имени Бунда X съезд РКП. В Белоруссии был членом ЦИКа с тех пор как он существовал, а потом и членом президиума ЦИКа, там же был еще за год до вступления в партию председ.

Совнархоза Белоруссии.

Потом был замест. председ.

Совнаркома Киргизской республики, председ.

КирСТО, членом Киргизского Бюро ЦК и Обкома.

С лета 1923 г. состою членом Коллегии НКФина СССР. При царской власти сидел в тюрьме 4 раза, в общей сложности 2 года, был в ссылке в Сибири в Енисейском уезде в течение 3-х лет, из которой освобожден революцией 1917 г. [С 1923 член коллегии Наркомфина СССР, начальник Главного управления государственного финансового контроля.

Необоснованно репрессирован, в тюрьме покончил жизнь самоубийством.] {Гранат}