Спиридов Григорий Андреевич
— адмирал, герой Чесменского боя, родился в 1713 г., ум. в Москве в 1790 г. Вся жизнь его сложилась и протекла на море. С десятилетнего возраста (1723 г.) он является уже вольноопределяющимся во флоте — явление довольно обычное в XVIII в. Пять лет подряд С. ежегодно ходил в плавание в качестве волонтера и только в 1728 г. вступил в действительную службу гардемарином.
Сведения о первой половине его жизни скудны и сухи: сначала он определен был в Астрахань и несколько лет, командуя гекботами "Св. Екатерина" и "Шах-Дагай", совершал рейсы от Астрахани до берегов Персии.
В 1732 г. он переведен в Кронштадт, в 1737—в Азовский флот, и 1741—командирован оттуда в Архангельский порт. Каждый год он делал кампании — сначала на Каспийском, затем на Балтийском и Азовском морях. В то же время идет постепенно его производство.
В Архангельске на С. обратил внимание главный командир этого порта, вице-адмирал Бредаль, который, заняв пост главного начальника Азовской флотилии во время турецкой войны (1735—1741 г.), в феврале 1737 г. взял С. к себе и адъютанты "ранга капитанского", и последний сопровождал адмирала во все время продолжения войны, принимая непосредственное участие в военных действиях.
Звание адъютанта было за ним сохранено и по производстве в лейтенанты.
С 1741 г. служба С. связывается надолго с северными морями.
Два раза (1742—43 и 1752 гг.) он совершает переезд из Архангельска в Кронштадт на новопостроенных кораблях и по-прежнему — ежегодные кампании и плавания с флотом из Кронштадта по Балтийскому морю, иногда по Неве "до Невского монастыря". Вероятно, молодой лейтенант успел выдвинуться и обратить на себя внимание, о чем можно судить по разнообразию и значению даваемых ему поручений: в 1747 г. ему было поручено командование фрегатом "Россия", на котором ехал в Киль принц Голштинский Август; в 1749—он был командирован присутствовать в московской адмиралтейской конторе; в 1750—командовал придворными яхтами.
В 1754 г. С., произведенный в капитаны 3-го ранга, получил новое ответственное поручение: по указу адмиралтейств-коллегии, велено было ему ехать в Казань — надзирать за отправкою корабельного леса из заповедных казенных дач для петербургского адмиралтейства.
Напрасно С., находившийся в это время где-то около Белгорода, очевидно в отпуску, отговаривался от командировки, отписывая в коллегию, что он "находится болен, и от полкового лекаря свидетельствован, и нашелся слаб и немощен, за которыми ехать ему никак не возможно"; в правительственных сферах царил еще старый суровый взгляд на службу: в ответ на "доношение" С. коллегия категорически велела ему ехать "в самой крайней скорости" и не представляя никаких отговорок, пригрозив описью недвижимого имущества и предупредив, что на нем взыщется, если, за нескорым его приездом, выйдет какой-нибудь непорядок и "казне Ея Императорского Величества убыток". В то же время и белгородская губернская канцелярия получила приказ "означенного Спиридова выслать немедленно, не приемля никаких отговорок". Пришлось ехать. Очевидно, деятельность С. в Казани удовлетворила коллегию, потому что, немедленно по возвращении оттуда, он был назначен в комиссию для рассмотрения регламента и вместе с тем определен в должность ротного командира при морском корпусе.
После нескольких лет однообразных плаваний по Балтийскому морю, С. принял участие в Семилетней войне. В 1760 и 1761 гг., в самый разгар войны, главные усилия русских были направлены на взятие прибрежной крепости Кольберга: эта крепость была необходима для подвоза провианта и снарядов из России.
Крепость была обложена с суши и с моря. С. принимал участие в осаде, командуя флагманским кораблем "Св. Дмитрий Ростовский". С ним были малютки сыновья 8 и 10 лет. Кампания 1760 г. кончилась неудачей.
Весною 1761 г. возобновились операции против "досадной нам крепостцы". С., командуя кораблем "Св. Андрей Первозванный", снова участвовал с флотом в блокаде. 20 августа решено было высадить, в помощь осадному корпусу, десант, и начальство над двухтысячным отрядом "оного морского войска" было поручено "г-ну флота капитану Григорию Спиридову". Отряд сослужил хорошую службу, участвуя сначала в выгрузке провианта, а затем двинутый и в огонь. Благодаря распорядительности С., операция была произведена удачно.
Сам С. все время был в огне, и адм. Мордвинов доносил Императрице, что он "неоднократно о храбрых поступках флота капитана Спиридова слышал, в чем и данный ему Спиридову от гр. Румянцева аттестат засвидетельствует". В 1762 г. С., произведенному в контр-адмиралы, поручено было командование эскадрой, посланной в крейсерство к берегам Померании.
Эскадра начала плавание 1-го июня. В бурю и густой туман, растеряв часть кораблей, С. к 15-му июля дошел до Кольберга.
Эскадра стала на рейде на якорь, и отсюда по два корабля поочередно направлялись в крейсерство.
Значение похода свелось к "экзерциции", — ни о каких столкновениях не было слышно, "прикрывать" транспорты было не от кого. 29-го июня эскадра и крепость, расцветившись флагами, торжественно праздновали тезоименитство Имп. Петра, а 7-го июля с берега пришли вести о перевороте: были получены от гр. Румянцева экземпляр печатного манифеста Екатерины II и присяжный лист. С., собрав на шканцах командиров всех судов и офицеров своего корабля, громогласно прочел манифест.
Затем последовала присяга и благодарственный молебен.
Переворот был принят безропотно, по крайней мере, в шканечном журнале не упоминается о каких-либо инцидентах.
Так же послушно присягнула и команда: сверженный Император, видимо, и во флоте не пользовался симпатией.
В августе 1762 г. эскадра, в составе 7 кораблей, вернулась от Кольберга в Ревель, втянулась в гавань и разоружилась.
В 1762—63 гг. С. находился в Петербурге, при адмиралтействе; его имя упоминается на парадах, при торжественных посещениях Императрицею адмиралтейства и судов эскадры.
Осенью 1763 г. учреждена была при адмиралтейств-коллегии "морская российских флотов и адмиралтейского правления комиссия". В число членов ее (4) был назначен С.; деятельность этой концессии неизвестна. 4-го мая 1764 г. С. был произведен в вице-адмиралы и командовал Кронштадтской эскадрой в Балтийском море. В июле адм. Полянский (под начальством которого С. служил в 61-м г. во время Кольбергской экспедиции), заболев, передал С. начальство над ревельским флотом, в октябре же, когда Полянский скончался, С. официально был назначен главным командиром Ревельского порта, а еще через год (5 дек. 1765 г.) переведен главным командиром порта в Кронштадт.
В 1768 г. англичанин Грейг, капитан флота русской службы, внес в коллегию проект новой системы оснастки и парусов.
Опыты были назначены на корабле "Трех Иерархов" в Ревельском порте, и С. поручено присутствовать при них. Вернувшись в Петербург, С. дал в адмиралтейств-коллегии отчет о предложенном нововведении; по его наблюдению, система Грейга, облегчая оснастку, действительно, увеличивала несколько ход судов, но применимость ее зависела от конструкции корабля; по представлению С., решено было, по системе, принятой в английском флоте, предоставлять капитану каждого корабля ввести на своем корабле или отвергнуть нововведение, на свой страх и риск. В ноябре 1768 г. началась война с Турцией.
Одновременно с движением сухопутных армий кн. Голицына и гр. Румянцева начались приготовления и к морской войне. Сделаны спешные распоряжения о заготовлении материала и постройке судов в Таврове, Павловске и других донских верфях, а адм.-коллегии указано "примыслить род вооруженных судов", коими бы против тамошних морских судов с пользою действовать могли"; к обсуждению этого дела были привлечены адмиралы С. и Сенявин, "ибо первый в нужных местах сам был, а второму действовать". По указаниям С., решено было строить только небольшие, мелко-сидящие суда (не глубже 9 ф. при нагрузке), maximum на 16 пушек 12 фунт, калибра.
Между тем в Петербурге создался смелый и широкий план действии: по проекту гр. Алексея Орлова, решено было сделать попытку поднять против Турции греков Балканского полуострова, острова Архипелага, черногорцев и других ее подданных-христиан.
Орлов жил в Италии и руководил оттуда готовящимся восстанием.
Посылка эскадры была решена, и выбор пал на С. "Мы поручили нашему вице-адмиралу Спиридову некоторую экспедицию, чего ради адм.-коллегия имеет чинить ему по его требованию всевозможные вспоможения" — гласил секретный указ коллегии от 20 марта 1769 г. Хотели, кажется, сохранить экспедицию в тайне, но слухи о ней распространились по городу; пьяные матросы болтали на улицах — "Идем на Азов". 4 июня С. был произведен в адмиралы и официально назначен начальником вооруженного для похода флота. Назначение было трудное и ответственное; плавание должно было идти такими водами, где до тех пор не видан был российский военный флот. Флот, никогда не ходивший дальше Балтийского и Немецкого морей, был совершенно не приспособлен к такому дальнему плаванию и находился в весьма печальном состоянии.
Многие суда протекали.
Было предложено для охранения кораблей от течи обшить подводную часть дюймовыми сосновыми досками с шерстью; работа стала производиться с поспешностью; отсюда вся эскадра получила название "обшивной". В гавани шла усиленная работа по снаряжению назначенных кораблей в путь; императрица торопила С. выступлением — от Орлова приходили тревожные известия о близости восстания и о необходимости присутствия русской эскадры в турецких водах. Наконец, 18 июня императрица осматривала готовые в путь суда эскадры и собственноручно возложила на адмирала орден св. Александра Невского.
В ту же ночь эскадра снялась с якоря и двинулась в путь. Всего шло 7 линейных кораблей (84-х и 66-и пушечных), один 36-ти пушечный фрегат и 7 мелких военных судов. Адмирал держал флаг на "Евстафии". Полномочия С. были велики — он должен был действовать совершенно самостоятельно, по соглашению, конечно, с Орловым; наравне с последним, он мог выдавать свидетельства качерам ("арматорам"); мог, по своему усмотрению, издавать манифесты к "варварским республикам для отвлечения их от турецкого повиновения". На чрезвычайные расходы ему было отпущено 480000 рублей.
Сам он получил 700 руб. в месяц и 4 тыс. руб. подъемных, все офицера третное жалованье не в зачет. Правительство, не жалея издержек, старалось обставить как следует эскадру и поощрить людей, на которых возлагалось столько надежд.
Через несколько дней по выступлении эскадры, императрица снова слала С. приказание торопиться и идти без замедления.
Суровая действительность, однако, давала себя знать. Уже 6-го июля самый большой корабль "Святослав", не выдержав шторма, отстал и пошел чиниться в Ревель.
Наступили, по донесению С. "столь сильные и мрачные погоды с большой стужею, что редко когда половину эскадры видеть было можно". До Копенгагена добрались только 30 августа, и тут пришлось остановиться до 12 сент. и подождать отставшие суда. "Святослав" так и не поспел.
Письмо С. из Гулля (гр. Чернышеву) от 25 сент. носит самый мрачный характер, близкий к отчаянию. "До сего числа еще ни один час не прошел, когда бы я без прискорбности пробыл", жалуется адмирал.
Из 15 судов дошло с ним до Гулля только 10, остальные или потерпели аварии и остановились для починки, или просто растерялись.
Из матросов лишь единицы были привычны к морю, большинство же вовсе никогда не плавали; от перемены воздуха, от холода, мокроты и качки — на эскадре к 25-му сент. было уже до 600 больных, свыше 100 умерло, да за стоянку в Гулле умерло 83. Недоставало свежей провизии.
В Гулле не оказалось лоцманов, и приходилось опять ждать. Англичане, по признанию С., с улыбкой говорили об этом несчастном плавании.
Около середины октября выступили из Гулля; по выходе в море эскадра окончательно рассыпалась, и в начале ноября адмиральский корабль "Св. Евстафий" один дошел до Гибралтара и, не останавливаясь, спустился к о. Минорке; 18 ноября он стал на якорь в Порт-Магоне.
В течение всего декабря сюда подбирались мало-помалу отставшие суда эскадры.
К концу месяца собралось в П.-Магоне 4 линейных корабля и 4 мелких судна. Корабль "Северный Орел" совсем разломался и был оставлен со всем экипажем и грузом в Портсмуте; починить его было нельзя, и С. распорядился к следующей весне построить в Портсмуте новый корабль и прислать к нему, с экипажем и грузом, "Северного Орла". Из отставших некоторые корабли могли присоединиться к эскадре только в мае следующего (1770) года. Да и из собравшихся в П.-Магоне "редко кто не требовал, от претерпения жестоких бурь и валов, нужного исправления". Бомбардирский корабль "Гром" был негоден к делу, так как тяжелая артиллерия с него — мортиры и гаубицы — находилась на корабле "Ростислав", присоединившемся к эскадре только в конце марта. Императрица, с нетерпением ждавшая прибытия С. на место назначения, была крайне недовольна медленностью движения. "Можно б им прийти из Кронштадта в Гибралтар в 6 недель", писала она Орлову: "Гибралтар нашим казался конец света, и так в знакомых местах и портах мешкали Бог весть для чего; если сие не приписать незнанию, то отчего же произошло, что много больных находится?" Судя по оправданиям С. (донесение им Екатерине от 26 дек.), императрица и ему выразила свое неудовольствие; но упреки эти вряд ли им заслужены.
Корабли, данные С., были совершенно неприспособленны для дальнего плавания и, очевидно, весьма неудовлетворительной постройки; каждая буря выводила несколько судов из строя и заставляла укрываться в портах и чиниться; на нескольких кораблях сломались мачты; Эльфинстон, командовавший второй эскадрой, посланной вслед С., доносил также о жалком состоянии своих кораблей: на одном нет ни одного годного блока, все приходится переменить; помпы почти недействительны; корабль "Святослав" рискует не выдержать сотрясения от своей крупной артиллерии... Не лучше был и личный состав: выше упоминалось донесение С. о массовых заболеваниях матросов вследствие непривычки к морю; офицеры, по донесению Орлова, также не обладали ни знаниями, ни любовью к своему делу. Говоря короче, у России в описываемое время не было настоящего флота и императрице оставалось одно утешение, — что этот поход поправит дело: "все закоснелое и гнилое наружу выходит, и он (флот) будет со временем круглехонько обточен". Сам С., будучи уже в преклонных летах, чуть не в каждом донесении жаловался на слабость и болезни и униженно оправдывался, извиняясь за медленность движения. "В мыслях припадая к стопам В. И. В., приношу мое рабское благодарение, усматривая из оного письма высокоматерний недостойному мне рабу вашему монарший милосердный выговор и наставление". Через несколько дней по приходе С. в Порт-Магон, прибыл туда же генерал-майор Орлов, присланный братом с отрядом сухопутных войск. Отношения его к адмиралу вряд ли были официально установлены.
С. доносил, что будет поступать "по советам и приказаниям графов, из которых гр. Ф. Гр. по милости своей жалует меня как своими рассуждениями, так одобряет и к будущим действиям". В начале января гр. Алексей Орлов потребовал присылки в Ливорно кораблей, на которых он мог бы присоединиться к эскадре в начать военные действия;
С. отправил корабль, фрегат и пакетбот; этот небольшой отряд опять был рассеян бурей и собрался в Ливорно только в феврале, причем пакетбот сел на мель, и его едва стащили.
А между тем остальная эскадра, под начальством С. и Ф. Орлова, подошла к берегам Греции и стала в бухте Витуло, — на Майне, южном полуострове Мореи. Здесь высадили десант, и тотчас вспыхнуло восстание; отряды майниотов организовались под начальством русских офицеров.
Эскадра, покинув Витуло, по решению С. и Ф. Орлова, разделилась и приняла участие в осаде крепостей Корова и Наварина, одновременно осажденных и с суши. С. находился в отряде, стоявшем под Короном.
Наварин, после нескольких дней бомбардировки с судов и суши, сдался на капитуляцию (10 апр. 1770 г.), но осада Корона успеха не имела. Через несколько дней после взятия Наварина, прибыл к эскадре главнокомандующий, А. Орлов, — и на общем совете решено было снять осаду. Эскадра собралась в Наваринской бухте. A между тем дела на полуострове шли все хуже; греки-повстанцы, — смелые и жестокие во время первых успехов, — при столкновении с серьезными силами проявили постыдное малодушие и стали разбегаться; слабые русские отряды были разбиты и оттеснены к берегу.
Наконец, во время попытки осадить крепость Модан, христиане потерпели полное поражение, и остатки русских войск, потеряв всю артиллерию, едва пробились к Наварину.
Этот злосчастный день, по выражению Орлова, "отнял всю надежду иметь успехи на земле". Турки большими массами надвигались к Наварину, и к нему же приближался многочисленный флот, чтобы запереть в бухте нашу эскадру.
В это же время, как нельзя более кстати, подошва вторая эскадра, под начальством к.-адмирала Эльфинстона. 15-го мая получено было от него известие, что он идет навстречу турецкому флоту и просит подмоги.
В тот же день С. выступил с 4 линейными кораблями по указанному направлению, принял по дороги выраженный было Эльфинстоном на берег десант и 22 числа присоединился к последнему.
Эльфинстон со своими 9 кораблями (из них 3 линейных) имел уже два столкновения с турками и даже принудил их отступить под защиту береговых батарей.
Соединившись с кораблями С., эскадра снова двинулась разыскивать неприятеля;
С. не поднял своего флага, чтобы турки при встрече думали, что имеют перед собою только одну эскадру.
При встрече турецкий флот из 18 судов стал быстро отступать.
Три дня продолжалась погоня, но безуспешно; турецкие корабли, более быстроходные, в конце концов скрылись из виду. А между тем гр. А. Орлов, теснимый турками, решился покинуть Наварин; он взорвал крепостные стены, а сам с оставшимся у него линейным кораблем и мелкими судами присоединился к эскадре С. и Эльфинстона.
Он нашел "командиров между собою в великой ссоре, а подкомандных в унынии и неудовольствии": англичанин не хотел подчиниться С., старшему его по чину. Орлов, чтобы примирить их, сам принял главное начальство и повел флот к о. Паросу.
Началась опять погоня за неприятельским флотом: единственная надежда была — уничтожить его и овладеть морем. Наконец, 22-го вечером неприятель был усмотрен в Хиостском проливе.
На утро разыгрался Чесменский бой. К этому времени успели подойти многие отставшие суда из эскадры С. Русские силы состояли из 9 линейных кораблей, 3 фрегатов и 18 мелких, отчасти наемных судов. Турецкие — из 16 линейных кораблей, 6 фрегатов и около 60 мелких судов. Но если русский флот был далеко не в блестящем виде, то за ним было одно неоспоримое преимущество: и адмирал, и гр. Орлов, и матросы — плохие моряки, но верные и честные воины, воодушевленные и действительно готовые пасть или победить; турецкая же армада находилась в состоянии полного разложения: громадные корабли нелепой конструкции, загроможденные батареями с разнокалиберными орудиями, никакого порядка, никакого знания в морском деле; места капитанов продавались за деньги.
По отзыву очевидца, этот флот, годный лишь для взыскания податей, готов был уничтожиться сам собою. Утром 23-го начался бой. Нападение повели русские.
Головной корабль "Европа" отклонился в сторону, и флагманский "Св. Евстафий" очутился впереди. "Поздравляю вас матрозом!" крикнул с мостика С. капитану "Европы", когда "Евстафий" проходил мимо него: адмирал заподозрил трусость, не зная настоящей причины отклонения "Европы" от курса. "Евстафий", впереди всех, сближался все больше с турецким флотом, паля изо всех пушек. С., с полученным от императрицы образом на груди, с обнаженной шпагой, ходил по мостику, наблюдая за боем. На юте играла музыка.
Наконец, "Евстафий" столкнулся вплотную с неприятельским адмиральским кораблем.
Завязалась рукопашная свалка; на турецком корабле начался пожар, охвативший все судно. Предвидя неминуемую катастрофу, С. и Ф. Орлов на катере покинули свой корабль.
И действительно, несколько минут спустя, мачта турецкого корабля, вся к пламени, рухнула на палубу "Евстафия"; огонь попал в крюйт-камеру, и оба корабля взлетели на воздух.
Турецкий флот после этого отступил и укрылся в гавани.
В следующую ночь (с 25-го на 26-oe) русские, заготовив 4 брандера, атаковали его там. С., бывший теперь на корабле "Три Иерарха", в рупор отдавал приказания, распоряжаясь атакой.
После короткой перестрелки, были пущены брандеры; одному из них удалось зажечь неприятельский корабль; пожар разлился со страшной силон по турецкому флоту, скученному беспорядочно в глубине бухты; взрывы следовали один за другим.
К утру все было кончено.
Русские успели захватить только 1 корабль и 6 галер — весь остальной флот погиб в пламени. "Слава Господу Богу и честь всероссийскому флоту! С 25-го по 26-е неприятельский военный турецкий флот атаковали, разбили, разломали, сожгли, на небо пустили, потопили и в пепел обратили и оставили на том месте престрашное позорище, а сами стали быть во всем Архипелаге, нашей Всемилостивейшей Государыни господствующи" — так доносил С. гр. Чернышеву.
Впечатление, произведенное Чесменским боем в России, Турции и за границей, было громадно. "Когда, по манию его, бросал перун — "Орел, в превыспренной отваге, "Флот Турков при Чесме — сжег Росс в Архипелаге, "Тогда Орлов-Зевес, Спиридов — был Нептун!" Так воспел подвиг русского флота Державин.
На победителей посыпался дождь наград и милостей. "Нептун-Спиридов" получил орден Андрея Первозванного и деревни.
Через несколько месяцев Орлов уехал в Петербург, сдав главное начальство С.; уволен был Эльфинстон, разбивший на камнях свой корабль "Святослав" — и С. остался главою русского флота в Архипелаге.
Он занял о. Парос и сделал его своей базой; устроил здесь док для исправления судов, возвел укрепления, сухопутные войска расположил на острове лагерем.
Сюда постоянно подходили к нему подкрепления из Кронштадта, и летом 1771 г. эскадра его состояла уже из 10 линейных кораблей, 2 бомбардирских и 20 фрегатов, не считая мелких судов. Небольшие отряды постоянно высылались в крейсерство, захватывая купеческие суда. В январе 1771 г. С. принял в русское подданство 18 островов архипелага; донося об этом А. Орлову, он излагал свой проект — сохранить за собою часть этих островов после мира, перечисляя все выгоды этого дела; англичане, по его мнению, за один такой остров "но один миллион червонцев с радостью бы дали". Суммы, отпущенные С., были исчерпаны, и он был так стеснен, что пришлось ему занять под вексель на свое имя у одного грека 1000 червонцев.
От времени до времени, предпринимались более крупные экспедиции для нападения на турецкие берега: но эти экспедиции, шедшие с переменным успехом, никогда не давали крупных результатов: среди греков и албанцев, деморализованных первыми неудачами, восстание не разгоралось, а русские десанты были слишком слабы для решительных действий.
Все это время здоровье С. было слабо. По его выражению, "последовавшие при старости лет припадки до такого бессилия довели, что совсем одряхлел". Поэтому, когда летом 1772 г. заключено было перемирие, и Орлов, давно уже вернувшийся из Петербурга, приехал к флоту, — С. с его разрешения оставил свой пост и поехал отдохнуть в Ливорно — "в лучший перед Архипелагом климат". Действительно, в Италии здоровье его поправилось "с старостью лет его сходно", и он в январе следующего года вернулся уже к флоту — "по усердию и ревности, с великою радостью, для продолжения службы по-прежнему". Впрочем, в письмах его Чернышеву прорываются порою нотки крайней усталости и нерешительности, плохо гармонирующие с этой "великой радостью". В марте 1773 г. С. вернулся к флоту и вскоре, за отъездом Орлова, снова принял главное командование.
Весною и летом он предпринял еще одну крупную экспедицию к берегам Сирии и Египта, для поддержки вспыхнувшего там восстания.
Экспедиция сожгла несколько городов, доков и мелких судов, высаживала несколько раз десанты, но успеха не имела, и некоторые высадки стоили довольно крупных потерь, — и С. оставалось лишь утешаться тем, что его движение отвлекло на азиатский берег крупные неприятельские силы. Здоровье его опять расстроилось, и в июне он подал прошение об отставке, жалуясь на постоянные припадки и головные боли. Орлов, дававший всегда самые лестные отзывы о С., поддержал его просьбу; в ноябре последовал указ, которым С. в силу его просьбы увольнялся от службы; за многолетнюю беспорочную службу и исключительные заслуги ему по день смерти было оставлено, в виде пенсии, "полное жалование его чина". В феврале 1773 г. он оставил эскадру и уехал в Россию.
Несмотря на дряхлость и болезни, он прожил еще 17 лет и умер в Москве в 1790 г. "Общий морской список" т. ІІ, — "Материалы по ист. русского флота т. т. VI, VIII — XII, по указателю. — Краткая биогр. Сп. — см. ряд статей ф. Эттигнера "Генер.-адмиралы и адмиралы царствования Екатерины II". — "Сын Отечества" 1849 г. т. 3-й, кн. 5-я отд. 1-й. Некролог Спиридова, "Кронштадтский Вестник", 1867 г. Описание Корейской экспедиции см. Соловьев, "История России" изд. "Т-ва Общ. Пользы" кн. 6-я, стр. 578—581, 665, 663—666, 748, 749, 924—Записки гидрографического департамента, VII "Архипелагская экспедиция". Стихотв.
Державина — "СПб. Зритель" 1828 г. ч. 1-я кн. 1-я, стр. 56. "Энциклоп. словарь" Брокгауза т. 31, СПб. , 1900 г., с. 223, — "Настольн. энциклоп.", изд. А. Гранат, т. VІІІ СПб. 1899 г., 4635. Д. Муретов. {Половцов} Спиридов, Григорий Андреевич (1713—1790) — адмирал.
После производства в мичманы (1732), С. впервые участвовал в морских сражениях против турок в 1737—40 гг., находясь адъютантом при адмирале Бредале; во время семилетней войны, при осаде Кольберга, командовал 2-тысячным десантным отрядом.
С производством в 1764 г. в вице-адмиралы, С. был назначен главным командиром Ревельского порта, откуда переведен в Кронштадт через два года. В 1769 г., в звании адмирала, отправился в архипелагские воды "первым флагманом русского флота", содействовал здесь восстанию греков и был одним из главных виновников чесменской победы.
После Кучук-Кайнарджийского мира (1774) вышел в отставку. {Брокгауз} Спиридов, Григорий Андреевич адмирал, герой Чесменекого боя; род. 1713 г., † 8 апр. 1790 г. в Москве. {Половцов}
