Соловьев Сергей Михайлович

— сын протоиерея Московского Коммерческого училища, (род. 5 мая 1820 г. в Москве, ум. там же 4 октября 1879 г.), является одним из крупнейших представителей русской исторической науки XIX в. В семье С. был одинок, так как его сестры, значительно старше его, были отданы в пансион, и это одиночество способствовало его раннему развитию.

Он рос сосредоточенным, мечтательным и прилежным мальчиком, был очень религиозен и страстно любил чтение; в особенности ему нравилась "История Государства Российского" Карамзина, воспитавшая в нем патриотические чувства.

В Соловьеве мальчике и юноше уже складываются основные черты его позднейшего умственно-нравственного облика.

Сосредоточенность, любовь к книжным занятиям и необыкновенная в них точность ж систематичность, религиозность и патриотизм — с такими качествами ума и сердца прожил С. всю свою трудовую жизнь. До 13-летнего возраста он учился Закону Божию и древним языкам у отца, а для уроков по другим предметам посещал Коммерческое училище, потом обучался в І-ой Московской гимназии, где кончил курс в 1838 г. с серебряной медалью за сочинение "О необходимости изучения древних языков для успешного изучения языка отечественного". С 1838 по 1842 г. был студентом I отд. философского факультета (ныне факультет историко-филологический) Московского Университета, окончив в нем курс кандидатом.

В Университете благодаря влиянию тогдашнего ректора "скептика" Каченовского, а в особенности Грановского, С. занимался всего более любимым своим предметом — историею и решился посвятить себя изучению истории отечественной; еще студентом он увлекся книгой Эверса "Древнейшее право Руссов"; указание этого замечательного ученого на родовой быт у славян по служило для Соловьева первым толчком ? созданию его собственной теорий родового быта в русской истории.

Соловьеву во время его студенчества покровительствовал известный меценат и просвещенный человек граф С. Г. Строгонов, тогдашний попечитель Московского Университета; когда С. окончил курс в Университете, гр. Строгонов рекомендовал его, в качестве учителя к детям, своему брату, бывшему министру внутренних дел, графу Александру Гр. Строгонову, жившему в то время с семьей за границей.

Благодаря этому, С. имел случай с 1842 по 1844 г. включительно, побывать во Франции, Германии и Австрии (собственно, Чехии) и расширить свое историческое образование наблюдениями над западно-европейской жизнию, личным знакомством с некоторыми представителями славянской науки, слушанием лекций, и самостоятельными занятиями.

В Париже он посещал лекции Сорбонны и College de France, не удовлетворяясь, впрочем, высшим французским преподаванием: оно, за малыми исключениями, представилось ему поверхностным и фразистым.

Гораздо плодотворнее оказались его самостоятельные занятия дома и в парижской королевской, в настоящее время национальной, библиотеке: путем этих занятий С. вырабатывал свои самостоятельные воззрения на общий ход исторического развития, которые сложились у него окончательно уже в 60-х годах и которые он высказал печатно в своих "Наблюдениях над исторической жизнью народов". По этим воззрениям, в основе общественно-политических явлений в истории всех народов находится родовое начало, родовой союз, который был наиболее развит у племен семитических, а из арио-европейцев у славян.

В Германии С. всего дольше пробыл в Гейдельберге, где слушал лекции историков Рау и Шлоссера; в Праге познакомился он с Ганкой, Палацким, Шафариком и другими чешскими патриотами, мечтавшими о духовном возрождении славян.

За время заграничного своего пребывания 22- — 24-летний С. исповедует почти славянофильские идеи и весьма скептически относится к западно-европейским началам, помещая корреспонденции из Парижа и Праги в Погодинском "Москвитянине". В 1844 г. С. вернулся в Москву, где в то время в университетских и журнальных сферах шла ожесточенная борьба между двумя направлениями русской общественной мысли — западниками и славянофилами.

Первое направление брало верх в университете и вытеснило из него Погодина; второе примыкало отчасти к Погодинскому журналу "Москвитянин" и в общем представлении не только публики, но и западников, смешивалось с воззрениями "официальной народности" Погодина.

Лично Погодин отнесся к Соловьеву недружелюбно, считал его своим соперником по кафедре в Московском университете, которую он мечтал вскоре вновь занять.

В 1845 г. Соловьеву удалось сдать экзамен на магистра русской истории, хотя и менее блестяще, чем можно было это ожидать, так как экзаменовался С. из главного предмета у Погодина, к которому факультет должен был обратиться за, неимением в своей среде специалиста по русской истории.

В том же 1845 г. С. напечатал и защитил магистерскую диссертацию "Об отношении Новгорода к Московским великим князьям" и занял в Московском университете кафедру русской истории.

Диссертация его, по той же причине — за неимением в историко-филологическом факультете специалиста по русской истории — была разобрана ученым, не принадлежавшим к составу факультета, но не Погодиным уже, а, по поручению историко-филологического факультета, профессором истории русского права в Московском университете К. Д. Кавелиным, который представил о ней восторженный отзыв и повторил его в печатной рецензии, помещенной в западническом органе, петербургском журнале "Отечественные Записки". В этой диссертации С., исходя из своих воззрений на родовой быт славяноруссов, примыкал к западническому направлению и был принят его представителями с распростертыми объятиями.

В 1847 г. С. получил степень доктора исторических наук за диссертацию "История отношений между русскими князьями Рюрикова дома", столь же восторженно приветствованную К. Д. Кавелиным в обширной рецензии, помещенной в "Современнике". Этой диссертацией совершенно определяется дальнейшая ученая и служебная карьера Соловьева: он приобретает прочное положение в науке и на кафедре, В том же 1847 г. он избирается экстраординарным профессором, а в 1850 г. — ординарным.

В 1851 году появляется первый том его "Истории России с древнейших времен", и с тех пор ежегодно, до самой его смерти, в течение двадцати девяти лет, выходит по тому этого главнейшего его труда (причем некоторые тома выдерживают по нескольку изданий).

С точки зрения фактической полноты изложения событий русской истории, преимущественно внешних, "История России с древнейших времен" есть наиболее полное хранилище таких фактов.

Она заключает в себе обзор событий на протяжении двадцати трех столетий, начинаясь свидетельствами о теперешней европейской России Геродота, т. е. с V века до P. Хр., и прерываясь на Кучук-Канарджийском мире России с Турцией, заключенном в 1775 г. Ни один из русских историков, ни до Соловьева, ни после него, в своих попытках изложить весь ход русской истории, не обнимал такого огромного хронологического пространства.

По изложению "История России" Соловьева очень утомительна не только для обыкновенного читателя, но и для специалиста.

В иных томах ее изложение переходит в простой пересказ летописи (в допетровских периодах) и в выписку из архивных документов (за ХVІІІ-й век). Общие же рассуждения автора, которые он иногда предпосылает историческому повествованию, или же сопровождает ими изложение целого периода или эпохи русской исторической жизни, бросая взгляд на пройденный им исторический путь, — такие рассуждения остаются незамеченными обыкновенным читателем, потому что они, так сказать, тонут в обилии подробного фактического изложения.

К таким рассуждениям, например, следует отнести: о влиянии природы северо-восточной Европы на характер истории России; объяснение влияния христианства на славяноруссов; различие в общественных основах и в ходе истории юга России и северо-восточной Руси; значение Монгольского завоевания и возвышения Москвы; значение эпохи с Иоанна III до Смутного времени и Смутной эпохи, "кануна" реформ Петра B. в Московском государстве XVII в., и самих реформ "первого императора" и их дальнейшей исторической судьбы при его преемниках.

Большая часть перечисленных рассуждений Соловьева, до внесения их в "Историю", изложены в отдельных монографиях; также в отдельных монографиях появлялись фактические изложения исторических эпизодов и даже целых эпох, Как в указанных рассуждениях, так и в монографиях, в противоположность страницам "Истории", C. излагает исторические факты и свои мысли необыкновенно живо и мастерски обобщает главнейшие стороны рассматриваемых им исторических явлений.

В 60-х годах С. несколько раз был избираем в деканы историко-филологического факультета, а в 1864 г., по введении нового университетского устава 1863 г., многие члены Совета Московского университета желали видеть Соловьева ректором этого университета, но ректорского поста он достиг лишь в 70-х годах и то, сравнительно, ненадолго: в 1877 г. он вынужден был покинуть не только ректорство, но и профессуру, и оставался в Московском университете в качестве "стороннего преподавателя". Как член профессорской корпорации, С. всегда стойко боролся за интересы науки и университетской автономии.

Кроме профессуры, С занимал и другие должности.

Так он был в шестидесятых годах инспектором Николаевского института в Москве, а в 70-х — директором Оружейной палаты.

Незадолго до кончины, он стал во главе Московского Общества Истории и Древностей Российских в качестве его президента и был избран в члены Академии Наук по II-му ее отделению, русского языка и словесности (кресло русской истории в Академии занимал тогда А. А. Куник). С. преподавал также русскую историю членам Императорской фамилии и во главе их великому князю Александру Александровичу, впоследствии императору Александру III. К концу жизни С. имел чин тайного советника и несколько высших степеней русских орденов до Белого Орла включительно.

С. прежде всего является ученым, всецело преданным интересам науки и далеко стоящим от современной общественной жизни. В области науки это был редко встречающийся среди русских людей систематический и аккуратный работник, считавший научные занятия главнейшим своим жизненным долгом и государственным служением.

Немного встретится у нас ученых, оставивших после себя столь большое количество научных трудов, какое оставил С. Начиная с 1842 г. тянется длинный ряд написанных им в течение тридцати семи лет книг, статей и заметок.

Список всех сочинений Соловьева, составленный профессором Н. А. Поповым и приложенный к изданию монографий С., вышедшему в Москве в 1882 г., заключает в себе с лишком 140 №№, в числе которых только один № занят его "Историей России" в 29-ти томах. Кроме упомянутых выше сочинений в этот список вошли написанные Соловьевым учебники и популярные курсы русской и всеобщей истории и целый ряд монографий и заметок по вопросам не только из русской истории, но и из всеобщей, по философии истории и русской историографии.

Большая публика не знакома со всеми этими трудами Соловьева.

Он известен ей лишь по своей многотомной "Истории России с древнейших времен", да по учебнику русской истории, выдержавшему с 1859 по 1902 т. одиннадцать изданий.

Поэтому большая публика не имеет верного представления о Соловьеве, как историке.

Она смотрит на него, как на передатчика фактической, внешней, государственной истории России, притом передатчика весьма скучного, тяжелым слогом подробно излагающего крупные и мелкие события из истории русского государства.

Лишь ученые специалисты по русской истории, хорошо изучившие все его печатные труды, главные и второстепенные, большие и малые, с почтением относятся к научным заслугам Соловьева.

Попытаемся же на основании всех его трудов изложить основные его воззрения на задачи истории, как общественного процесса и как науки, и на главнейшие вопросы из русской истории.

История, по воззрению Соловьева, есть наука народного самопознания; так он понимал и задачу русской истории; а для того, чтобы изучить свое народное самопознание, мы должны, прежде всего, познать другие народы посредством изучения их истории и затем сравнить себя с ними. Таким образом для историка России необходим сравнительный метод изучения, т. е. изучение всеобщей истории, истории всех народов, как сошедших с исторической сцены, так и продолжающих на ней действовать.

Только таким путем историк может себе выработать взгляд всесторонней, единственно правильный и научный.

При изучении частной истории отдельного народа для историка необходимо остановить свое внимание на следующих основных вопросах: 1) природа страны и ее влияние на жизнь народа; 2) умственное развитие страны с уяснением, почему страна сделалась способной к его восприятию и почему это развитие приняло то или другое направление; 3) правительство, как существенная сторона народной жизни, и ее произведение, а потому является самой лучшей ее поверкой.

Вследствие сего для историка имеют важное значение характеры правительственных лиц, при самых противоположных формах правления, как в неограниченных, так и в ограниченных монархиях и в республиках; 4) народная масса, доступная для наблюдения историка только в лице ее вождей, во время народных движений.

Под термином "народ" С. всегда понимает не одни только низшие классы того или другого племени, а совокупность всех его классов, всех слоев племени.

Сущность исторического процесса заключается в развитии, в прогрессе.

Исторические народы суть те, которые способны развиваться: но, следуя общему историческому закону, это развитие не бесконечно.

Народ, как живой организм, родится, живет и наконец вымирает; это мы видим из истории древних народов востока и запада.

Теперешние европейские арийцы когда-нибудь сойдут с исторической сцены и на смену им могут прийти народы монгольского, малайского или негритянского племени.

Аналогия общественного организма, высшего из организмов, с организмом природным, проводится Соловьевым весьма последовательно и доказательно. "Но — говорит он — если среди организмов природных, чем выше организм — тем с большей медленностью он развивается, тем большего требует для себя ухода, то нечему удивляться, что организм общественный так медленно совершенствуется, что истины относительно его образования достаются человечеству с большим трудом". Из изложенного уже можно заключить, как С. разрешает сложный вопрос о значении личности в общественной жизни народа, в его истории.

Личность, по его воззрению, есть продукт своего народа, времени и среды, в которые она живет и действует.

Так называемые великие люди в истории — это такие исторические личности, которые являются представителями своего народа в известное время, носителями и выразителями народной мысли, которые, вследствие этого, удовлетворяя сильной народной потребности, выводят народ на новую дорогу, необходимую для продолжения его исторической жизни. Таким "великим человеком" в нашей истории был Петр I. История, в смысле науки, должна быть основана на строгом, критическом изучении всех исторических источников и, вместе с тем, того пути, по которому она достигла теперешнего своего положения как науки народного самопознания.

Это положение С. доказал, как обеими своими диссертациями, так и "Историей России" и кроме того прилежным изучением прежних писателей русской истории и историков и географов западноевропейских, на что мы имеем несомненные доказательства в его обобщающих, синтетических воззрениях на задачу и метод исторического изучения.

Посмотрим теперь, как прилагал С. эти общие воззрения к русской истории.

Восточная половина Европы, занимаемая в настоящее время Европейской Россией, в географическом и этнографическом отношении представляет совершенную противоположность Западной половине Европы.

Восточная половина — равнина, почти лишенная гор, с мало врезывающимися в берега морями, имеющая доступ лишь к одному океану — Северному Ледовитому, плавание по которому весьма затруднительно и неудобно, но изобилующая реками, лесами и степными пространствами.

Такое географическое положение естественно отразилось на характере населения страны, не имеющего столь резких различий, как насельники западной половины Европы, страны гор и удобных для дальних плаваний океанов.

Эти же географические условия повели к тому, что восточная половина Европы естественно образовала одну государственную территорию.

Основным племенем, ядром этой территории, является, народ русский славянского племени, расселившийся среди трех других племен, издавна обитавших в восточной европейской равнине: литовского, финского и тюркского.

Эта колонизация славяно-руссов шла преимущественно с запада на восток, в противоположность западноевропейской, шедшей в обратном направлении, с востока на запад, и представляет собою одно из любопытнейших явлений всеобщей истории: поступательное движение арийцев-славян в Азию; это явление составляет лишь эпизод в более общих массовых народных передвижениях арийских племен в т. наз. великом переселений народов V — VІ в.в. по P. Хр. и в позднейшем, возникшем через тысячу лет, в XV и XVI в.в., и продолжающемся поныне движении западно-европейских арийцев, германо-романцев в Азию, Африку и на материки нового света. Славянское племя колонизировало восточную равнину, главным образом, пользуясь огромными и обильными орошающими ее реками и озерами, которые задолго до появления здесь славян служили удобным путем для передвижения разных племен и отдельных дружин.

Издавна были известны два водных пути, связывавших между собою море Балтийское: 1) с Черным (путь из Варяг в Греки) и 2) с Каспийским (путь из Варяг в Хвалисы, т. е. в Иран). Эти же озера и реки с их притоками распадаются в начале нашей истории на 4 главнейшие водные бассейна: 1) Озерный (северный), 2) Днепровский, 3) Западно-Двинский и 4) Волжский.

Позднее колонизация славяно-руссов происходит еще в двух речных бассейнах: Днестровском (с XII в.) и Донском (с XVI в.). Так как Волжский бассейн с своими притоками занимает наибольшую территорию, то Московское княжество, образовавшись в верховьях одного из притоков Волги и укрепившись затем на самой Волге, получило возможность подчинить своей власти сперва бассейн Волжский, а затем и менее его обширные: Озерный, Днепровский, Донской, Западно-Двинский и Днестровский: так возникла территория государства Московского, а затем империи Всероссийской.

Указав на сравнительное однообразие природы и населения восточной европейской равнины, — С. не мог не отметить в то же время различия, встречающиеся в восточной Европе, как географические, так и этнографические.

Он указал на лес в средней и северной России и на поле — степь в южной, как на характерные ее географические отличия, причем остроумно сравнил "степь" с сухим морем, по которому, как пираты по водяным западноевропейским морям, издавна "поляковали" и "казаковали" различные выходцы из глубины Азии. Эти выходцы проникали в русское "поле" — степь через "Великие" Каспийские ворота, между южным отрогом Уральских гор и Каспийским морем, и с ними приходилось вести упорную и долгую борьбу славяно-руссам.

Обратил он также должное внимание и на быт, нравы, и религиозные верования инородцев восточной европейской равнины, — литовцев, финнов, тюрков и монголов, которых не знала западная Европа и с которыми пришлось вступить в сношения и в столкновения славянским насельникам восточной части Европы.

Славянские племена восточной Европы, славяноруссы, жили родовым бытом который коренился в кровном родстве между несколькими семьями, имевшими одного общего родоначальника, и который положен в основу общественности и религии славяноруссов.

Города были родовыми общинами, огороженными поселениями; родовые собрания в городах назывались вечами.

Типичным представителем такой родовой общины был Новгород.

Малые, новые города, пригороды не имели своих веч, а были подчинены вечу старшего города.

Князья с дружиной составляли сначала пришлый общественный слой, который скоро подчинился общему родовому строю славяноруссов.

Христианство, внедрившее у нас начатки образованности, постепенно смягчавшее нравы населения и объединявшее Русь единством религии и церкви, не изменило родового строя, который был очень живуч; не изменило этого строя и монгольское завоевание, и элементы родового быта мы наблюдаем на Руси не только в XVI и XVII в.в., но даже и в XVIII в. Так, напр., местничество является одним из выразителей этого быта. После Ярослава, сына Владимира Святого, вся Русская земля принадлежала княжескому роду, составляла общее его владение; удела не было до XIII в., когда он возник на северо-востоке России, вследствие постепенного развития там со времени Ростовско-Владимирского князя Андрея Боголюбского начала единовластия.

Это начало проявилось и выросло благодаря новым городам, построенным северо-восточными князями, всем им обязанным и не имевшим своих вечевых собраний.

Среди северо-восточных русских княжеств в XIV в. укрепляется и возвышается княжество Московское, в котором в лице великого князя Иоанна III возникает начало государственное.

Возвышение Московского княжества, кроме указанной выше причины географической, произошло вследствие личного наследственного характера Московских великих князей, "собирателей Руси", постепенно развивавших в себе начало единовластия и уменье ловко пользоваться обстоятельствами.

В том же XIV веке западная часть России "собирается" великими князьями литовскими из потомства Гедимина, образуя великое княжество Литовское; но это государство вскоре подпадает чуждому влиянию соседней с ним Польши, с которой потом и соединяется политически.

Знамя русской государственности поднимается в Москве, и преемники Иоанна III, Василий Иоаннович и Иоанн IV, окончательно укрепляют русское государственное начало.

Но это начало окрепло не без борьбы, оказавшейся особенно сильной при Иоанне IV. Против него восстало боярство, опиравшееся на родовые и дружинные традиции, и в борьбе с этими традициями явился победителем представитель государственного начала царь Иоанн IV. Начиная с Иоанна III, С. внимательно следит за успехами Московской государственной власти, уделяя, впрочем, некоторые страницы своей "Истории России с древнейших времен" обзору т. наз. "внутреннего" состояния Московского государства: церкви, просвещению, законодательству, нравам и обычаям разных классов населения и положению дел в юго-западной и северо-западной Руси. В укреплении и развитии государственного начала он видит прогресс русского общественного развития.

Смутное время является критическим моментом для государственного русского начала.

В это время обнаруживаются дружинные и родовые порядки, не вполне еще искорененные Иоанном IV и объявляют войну "государственности" казаки, наследники древних степняков, "искатели зипунов". Первый самозванец подставляется боярами и находит поддержку в казаках.

К этим внутренним русским "нестроениям" присоединяются внешние.

Польша пользуется нашими замешательствами.

Сначала поддерживая первого Лжедимитрия, она затем стремится дать нам своего государя; но русское государственное начало торжествует в лице всенародного избранника, Михаила Феодоровича Романова.

Эпоха первых Романовых составляет преддверие реформы Петра В. Московское государство, распространяя свои пределы преимущественно на восток и отчужденное от западной Европы и территориально и культурно, приходит в это время к сознанию о необходимости заимствования с запада новых средств для дальнейшего своего преуспеяния.

В этом направлении действуют и Московское правительство, принимая целый ряд реформ, и отдельные лица. Петр Великий является одним из таких реформаторов: он, благодаря своим личным качествам, вполне поняв потребности своего народа в исходе XVII в., удачно исполняет начатое раньше: он вводит европейские порядки в государственную и общественную жизнь Московского царства и, устремляя свое внимание на запад, укрепляется на Балтийском море и получает преобладающее влияние в Польше.

Дальнейший ход русского общественного развития состоит в усвоении правительством и лучшей, образованнейшей частью русского народа, идей и начал петровской реформы — участия в жизни западноевропейских государств и все большего и большего усвоения европейского знания, науки. "Птенцы Петра В." — его первые сотрудники из иностранцев и русских — бережно хранили завет первого императора и были продолжателями его дела, передав этот завет своим детям и внукам.

Екатерина II, опираясь на этих детей и внуков, могла пойти дальше в деле укрепления русской государственности и по пути внутренних реформ и усвоения Россией европейского просвещения.

Вот, в самых общих чертах, та схема исторического развития русской общественности, которая проводится Соловьевым в двух его диссертациях и в "Истории России с древнейших времен". Остальные его монографии по русской истории разрабатывают эту схему хронологически дальше в подробностях с фактической стороны, доводя ее хронологически до конца царствования императора Александра І, т. е. до 1825 г. включительно.

Схема Соловьева, начиная с его диссертаций, а в особенности при появлении некоторых томов его "Истории", подвергалась не только оспариванию, но и осуждению.

Самым ярым и неумеренным его отрицателем явился Погодин.

Он ставил в вину Соловьеву его теорию родового быта, произвольные обобщения и недостаточное изучение фактов и подробностей.

Но и Кавелин, приветствовавший первые ученые труды Соловьева, главным образом, за общую идею, связывающую разрозненные до тех пор факты и периоды русской истории, — и соглашаясь с основною мыслью Соловьева о родовом быте, — упрекал его в односторонности и в недостаточном анализе исторических фактов.

Он признал натяжкой объяснение Соловьевым многих явлений нашей истории географическими условиями страны и чрезмерным увлечением его родовым бытом, в прямом, непосредственно этимологическом значении слова; Кавелин понимал этот быт лишь в смысле кровно-патриархального, семейного, природного, в противоположность юридическому, правовому порядку; не соглашался также Кавелин и с гипотезой Соловьева о старых и новых городах, предложив для объяснения перехода из кровно-патриархального быта к быту государственному свою гипотезу о вотчинном начале, развившемся в северо-восточной Руси. Еще больше нареканий на Соловьева высказано было из лагеря славянофилов, при появлении VI, VII, и VIII томов его "Истории", в которых С. излагал эпоху Иоанна Грозного и Смутное время. К. С. Аксаков обрушился на Соловьева за то, что тот совершенно игнорирует русский общинный строй, городскую и сельскую общину и оставляет в своей Истории массу русского народа в стороне, вследствие чего неправильно объясняет общественный строй России и в домосковскую пору, и придает чрезмерное значение государственному началу.

Понимая "род" исключительно в смысле семи и придавая особое значение общинному началу в русской жизни, Аксаков выводит из этого последнего начала и древнерусское вече и московский земский собор и развивает целую теорию о земском строе русской земли и об отношении этого строя к государству.

В 60-х годах прошлого века появлялись очень сухо изложенные тома "Истории России" Соловьева из эпохи ?VII в., и когда все более и более входило в моду "народническое" понимание истории, нападки на Соловьева усилились.

Ему ставили в укор неправильное учение об однообразии племенного состава русского народа, вследствие чего он упустил из внимания особенности областного строя удельно-вечевого периода и не отвел надлежащего места в своем изучении истории южно-русской, малорусской ветви русского народа, сосредоточив свое преимущественное внимание на деятельности московского правительства.

Но все эти нападки на С. принесли несомненную пользу русской исторической науке, Критические разборы и рецензии томов его "Истории" составили целую литературу (библиографию ее см. в "Книжном каталоге Базунова, сост. В. И. Межовым"). В наше время, когда изменились воззрения на задачи истории сравнительно с воззрениями 40-х, 50-х и 60-х годов XIX в., самые воззрения Соловьева являются уже не современностью, а имеют историческое значение.

С. выступил со своими диссертациями и "Историей" в то время, когда в русской исторической науке не было строго определенного общего взгляда. "История Государства Российского" Карамзина для большинства образованной публики являлась еще тогда русским историческим алкораном, и когда С. выпустил 1-й том своей "Истории", то раздавались такие голоса: "дерзкий! в Карамзины желает попасть!" "История русского народа" Полевого, несмотря на широко поставленные задачи и некоторые поправки в Карамзинском воззрении, была малоизвестна большинству, а потому это большинство все еще придерживалось Карамзина, т. е. желало видеть в истории России прагматическое изложение политических событий, с прославлением отдельных исторических личностей и с недостаточным обоснованием, или неправильным пониманием исторического генезиса политических явлений.

У Карамзина первый русский князь Рюрик, затем Владимир Св., Ярослав и другие выдающиеся князья, как Владимир Мономах и Андрей Боголюбский, не говоря уже об Иоанне III и Иоанне IV, являются сильными монархами; княжеско-удельный период произошел вследствие непредусмотрительности Ярослава, разделившего Россию на отдельные владения между своими сыновьями, а все княжеские распри этого периода — "маловажны для разума"; монгольское "иго" повело к порабощению и уничижению Руси; вечевой строй древних русских городов едва затронут и не выяснен, а Новгород Великий именуется "мятежным" и "своевольным"; государственная деятельность Иоанна III ставится выше деятельности Петра В. Личность Иоанна IV распадается на две непохожие одна на другую: добродетельную в юности и злодейскую в зрелую пору жизни. Все исторические личности поставлены у Карамзина вне условий времени, в которое они жили и действовали, а проявляют лишь психические свойства, добрые и злые, одинаково возможные у всех народов и во все времена; последующие эпохи русской исторической жизни лишь механически связываются с предыдущими, а не являются их неизбежными, логическими результатами, причем характер их зависит нередко от воли отдельных личностей.

Ученая разработка русской истории, идя по стопам малой критики Шлецера, ограничивалась изучением частностей (типичным выразителем такой учености был Погодин); а в тогдашней публицистике, сильно ограниченной цензурными условиями, выражались лишь общие рассуждения западников, славянофилов и представителей "официальной народности". Во всех таких рассуждениях история являлась лишь их оправданием; исторические факты подставлялись только, как доказательства отвлеченных, умозрительных теорий.

Не то видим мы в историческом понимании Соловьева.

Ход русской истории является у него органическим развитием народной общественной жизни. Начала этой жизни, возникая в формах более простых, несложных, с течением времени все более и более усложняются, причем последующая стадия их развития логически вытекает из предыдущих.

Эту-то заслугу Соловьева и приветствовал Кавелин, который наряду с ним является во главе группы ученых русских историков т. наз. школы родового быта, или историко-юридической.

Школа эта впала во многие крайности, в особенности впал в эти крайности С.; по таков удел всех научных, а в особенности исторических учений.

Историческая наука, как наука о постепенных изменениях общественности у народов, настолько сложна, что каждый ученый историк способен отметить не все, а лишь некоторые, группы явлений, синтезировать их и затем, положить в основу своих дальнейших исторических наблюдений и выводов.

Такими группами явлений в русской исторической жизни у С. являются, главным образом, пять: 1) влияние природных условий страны на ход ее истории; 2) колонизация славян: 3) родовой быт их; 4) московская государственность; 5) реформа Петра В. В настоящее время во всех этих группах уже сделаны дополнения и должные поправки.

Справедливо указав на особенности географических условий восточной половины Европы — России, С. впал в крайность.

Он слишком обобщал племенное однообразие русского народа, а потому не обратил должного внимания на резкое различие, существующее между двумя отраслями русского народа: великоруссами и малоруссами.

История колонизации славяно-руссов признается в настоящее время одним из самых основных вопросов в истории русского народа, и русский историк XX века всегда с признательностью вспомнит Соловьева за научное обоснование этого вопроса.

Родовой быт несомненно существовал у славяно-руссов, но во 1-х, существовал он далеко не столь продолжительное время, как то думал С.; во 2-х, этот быт вовсе не был так прочно организован именно в род, т. е. совокупность семей, как учил С. Московская государственность выросла не из тех только элементов, какие отметил С., и не являлась первой политической, государственной организацией на Руси. Киевское великое княжество Владимира Мономаха, Новгород, Галич, Смоленск, Полоцк, княжество Литовское — разве это не государства? Это только государства не московского типа, а тоже русские государства, но иного состава, иного характера.

Никто не станет отрицать в наши дни, что общественная жизнь народа не исчерпывается вполне жизнью государства; но эти, так сказать, внегосударственные стороны народной жизни остаются у Соловьева в тени, частью неразработанными, частью совершенно не затронутыми.

Петр В. и его реформа сыграли важную роль в русской исторической жизни, но "первый русский император" далеко не был выразителем всех стремлений русского народа его времени, и его "насаждение", круто вводимое в русскую жизнь, отразилось в этой жизни не одними благами положительными, но и отрицательными последствиями.

Такие дополнения и поправки неизбежны: ими сильна наука, потому что наука постоянно движется, постоянно идет вперед — в этом заключается ее природа.

С. сам хорошо это сознавал.

Вот что он говорил по поводу предшествовавших ему попыток разделения русской истории на различные периоды и эпохи. "Обыкновенно каждый новый писатель старался показать неправильность деления своего предшественника, обыкновенно старался показать, что и после того события, при котором предшествующие писатели положили свои грани, продолжался прежний порядок вещей; что, наоборот, перед этой гранью мы видим явления, которыми писатель характеризовал новый период, и т. д. Споры бесконечные, ибо в истории ничего не оканчивается вдруг; новое начинается в то время, когда старое продолжается.

Но мы не будем продолжать этих споров, мы не станем доказывать неправильности деления предшествовавших писателей и придумывать свое деление, более правильное.

Мы начнем с того, что объявим все эти деления правильными; мы начнем с того, что признаем заслугу каждого из предшествовавших писателей, ибо каждый в свою очередь указывал на новую сторону предмета и тем способствовал лучшему пониманию его"... Указав затем на необходимость внешнего деления русской истории на периоды во время собирания научных фактов, чтобы ориентироваться в них, С. заявляет: "Но с течением времени наука мужает и является потребность соединить то, что прежде было разделено, показать связь между событиями, показать как новое проистекало из старого, соединить разрозненные части в одно органическое целое, является потребность заменить анатомическое изучение предмета физиологическим ". В заключение припомним в самых общих чертах главнейшие заслуги Соловьева в области русской историографии.

Своими трудами он укрепил в русской историографии учение об органическом процессе исторического развития; он был сторонником сравнительного метода изучения явлений русской истории с явлениями истории всеобщей; он собрал обширный фактический материал по русской истории, поставил много основных вопросов для ее изучения и разрешил некоторые из них, а в других дал возможность дальнейшего изучения и разрешения и на своем ученом знамени начертал справедливый девиз: история есть наука народного самопознания.

Девиз этот он не вполне оправдал в своих исторических трудах, но громадна заслуга уже в самом определении.

Под этим знаменем, без сомнения, и в наши дни сознательно встанет каждый историк русского народа.

Библиография главнейших сочинений С. М. Соловьева (указания на все остальные см. в упомянутом выше списке при изд. его сочинений 1882 г.). А) Отдельные книги. 1) Об отношении Новгорода к великим князьям (магистерская диссертация). 1-е изд. М. 1845 г.; 2-е изд. М. 1847 г. — 2) История отношений между русскими князьями Рюрикова дома. M. 1847 г. (докторская диссертация) — 3) История России с древнейших времен.

М. и СПб. , 1851—1879 гг. 29 томов. Новое издание в СПб. товарищества "Общественная Польза" (посмертное) s. а. in 8°, в 2 столбцах, компактное; все 29 томов вошли в 6 больших книг. — 4) Русская летопись для первоначального чтения, 1-е изд. М. 1866 г.; 2-е изд. М. 1872 г. — 5) Учебная книга русской истории.

Изд. 1-е, М. 1859 г.; изд. 11-е, М. 1902 г. Переведена на французский язык княж. Суворовой, Paris. 1879—6) История падения Польши.

М. 1803 г., переведена на немецкий язык, изд. в Готе, 1865 г. — 7) Курс новой истории, 2 ч., М. 1869 г. — 8) Публичные чтения о Петре Великом, М. 1872 г. — 9) Общедоступные чтения о русской истории, 1-е изд., М. 1874 г.; — 2-е изд. М. 1882 г. — 10) Император Александр ?. ?олитика-дипломатия СПб. 1877 г. Б) Сборники сочинений. I) Сочинения С. М. Соловьева, СПб. 1882 г., том in 8°. Сюда вошли: 1) Начала русской земли (1877—1879 гг.). 2) Древняя Россия (1856 г.). 3) Взгляд на историю установления государственного порядка в России до Петра В. (1851 г.). 4) Исторические письма (1858 г.). 5) Прогресс и религия (1868 г.). 6) Восточный вопрос (1876 г.). 7) Наблюдения над историческою жизнью народов. (От китайцев и индусов и племен древнего востока до истории германских и романских племен в начале X в. по P. Xp. включительно) — монография не окончена (1868—1876 гг.). — Кроме того в этом Сборнике напечатана монография, указанная в числе отдельных книг под № 8. II) Собрание сочинений С. М. Соловьева, СПб. Издание товарищества "Общественная Польза". S. а. (после издания 1882 г.) 8-е maj., в 2 столбца.

В этот сборник вошли: а) все монографии напечатанные в первом собрании сочинений Соловьева; б) две книги, означенные выше под №№ 6 и 10, и в) следующие монографии по историографии: 1) Писатели русской истории XVIII в. (1851 г.), 2) ?. ?. Карамзин и его "История Государства Российского" (1853—1856 гг.), 3) А. А. Шлецер (1856 г.) и 4) Шлецер и антиисторическое направление (1857 г.). Оба сборника сочинений Соловьева далеки от образцовых изданий.

Составлены они без определенной программы и трудно понять задачу, во имя которой редакторы вносили в них те или другие монографии, не следуя ни хронологическому порядку их написания, ни систематическому их распределению по вопросам, которым они посвящены.

Из всех больших и мелких статей, написанных Соловьевым, в сборник вошла лишь одна двенадцатая часть (11 статей из 131). Библиографический перечень сочинений С. М. Соловьева составлен Н. А. Поповым (систематический, напечатан в "Речах и отчет, читанн. в торжественном собрании Московского университета 12 января 1880 года") и Замысловским (хронологический, но очень неполный, напечатан при некрологе Соловьева в Журнале Министерства Народного Просвещения 1879, № 11). — Рецензии, критические статьи и отзывы на "Историю России" напечатаны в "Полном Собр. Сочинений" Кавелина т. I (СПб. 1897), "Полн. Собр. Сочин." Конст. Аксакова, т. I, изд. 2 (М. 1889); Сергеевич, "Вече и князь" (M. 1867); "Библиотека для чтения" 1851, т. 109, 110, 111, 1862 г. № 12 (статья H. Я. Ветвицкого под заглавием "Чиновничий элемент в разработке русской истории"), 1863, № 11, 1864 г. № 3 (статья О. Миллера "Русский народный эпос перед судом г. Соловьева"); "Биржевые Ведомости", 1869, № 333, 1875 г. № 322; "Всемирный Труд" 1870 г. № 2; "Вестник Европы" 1866 г. № 4, 1867 г. №№ 1 и 4, 1868, № 12, 1870 г., т. I, № 1, т. ?, № 2, т. VI № 12, 1871 г. № 12, 1873 г. №№ 1, 12, 1875 г. № 12; "Голос. 1863 г. № 280, 1866 г. № 335; "Гражданин" 1877 г. № 2, "День" 1865 г. № 12 (ст. В. Елагина); "Древняя и Новая Россия" 1875 г. № 1, 1876 г. № 2 (рецензии Е. Белова); 1877 г. № 1 (статья "25-летие Истории России Соловьева"); "Дело", 1870, № 5 (статья С. Шашкова "Опыты законодательных собраний"), 1873, № 12 (его же "Недуги русского общества"); "Журнал для Воспитания" 1859 г. № 8; "Известия Императорской Академии Наук" т. IV, вып. 6 (статья И. И. Срезневского); "Киевские Университетские известия" (рецензии Иконникова), 1875, № 8, 11, 1876, № 5, 12. 1877, № 7; "Книжный Вестник" 1864 г. № 20; 1866, № 4; "Молва", 1857, № 5 и 6; "Москва" 1867, № 59 (статья Ильи Беляева); "Московские Ведомости" 1851, № 145 и 152, 1852, № 6, 13, 17, 26, 1853, № 30, 31, 32, 35 (статья Н. Калачева) 1856, № 46, 54, 59 (статья К. Н. Бестужева-Рюмина), 1860, № 209 (рецензия К, Дмитриева), 1861, № 12 и 52; 1861 г. № 51; "Московские Университетские известия" 1866—67 гг. № 2; "Московское Обозрение", 1859 г. № 1 (статья К. Н. Бестужева-Рюмина "Современное состояние русской истории, как науки"); "Московский Курьер" 1861 г. № 56; "Отечественные Записки" (статья К. H. Бестужева-Рюмина) 1858, т. III, 1859, № 7, 1860, № 11, 1861, № 1 и 10; "Рижский Вестник" 1870 г. № 13; "Русская Старина" 1870, т. ?, № 4. 1871, г. т. III, № 1, 1873, т. VII, № 2, 1876 г. т. XV, № 3 (ст. К. Н. Бестужева-Рюмина), т. XV, № 4 (статья Н. И. Барсова), т. XVII, № 10; 1877, т. XVIII, № 3; "Русский Вестник", 1856 г. т. II, № 8 статья H. Попова), 1866 г. № 2 (статья А. С. Трачевского), 1867 г. т. 72, 1868 г. т. 78, № 12; "Русский Инвалид", 1860 г. № 13, 1867 г. № 333, 1868 г. № 313; "Русский Мир" 1875, № 237; "Русское Слово" 1859, № 1 (статья Аполлона Григорьева), 1864 г. № 4 (статья Н. Шелгунова "Ученая односторонность"); С.-Петербургские Ведомости", 1855, № 121, 1856, № 155, 1857 г. № 167, 1859 г. № 186, 1863 г. № 279 и 283 (статья И. Е. Забелина), 1865, № 339, 1869 г. № 16 и 23 (статья М. де-Пуле), 1875 г. № 297; "Сборник Государственных Знаний" (статьи К. Н. Бестужева-Рюмина) т. І — IV; "Сибирь" 1876, № 27; "Современник" 1881 г. т. 29; 1852 г. т. 35 (статья А. Афанасьева), 1854 г. т. 47, 1860 г. № 11, 1861 г. № 8, 1863 г. № 11; "Современная Летопись", 1869, № 43; "Современные известия" 1869 г. № 1; "Сын Отечества" 1851 г., № 12, 1856 г. № 6, 1871 г. № 263, 1874 г. № 278, "Северная Пчела" 1852 г. № 20, 21, 113 и 114 (статья Ксенофонта Полевого), 1857, №274 и 283. — Некрологи, статьи по поводу 25-летия "Истории России", юбилейные статьи и пр... "Исторический Вестник" 1880 г. № 1 (статья проф. Герье), 1882 г. № 8; "Речь и отчет, читанн. в торжественном собрании Московского Университета 12 янв. 1880 г." (статья Ключевского); "Древняя и Новая Россия" 1880 г. № 1 (ст. Барсова); "Нива" 1876 г. № 15, 1879 г. № 44, 1895 г. № 22; "Огонек" 1879 г. № 45; "Чтения Московского Общества Истории и Древностей" 1879 г. кн. IV; "Русская Старина" 1879 г. т. XXVI; "Вестник Европы" 1879 г. № 11 и 12, "Всемирная Иллюстрация" 1872 г. № 179, 1879 г. № 503, "Церковный Вестник" 1879 г. № 41 (статья Кояловича), "Сын Отечества" 1899 г. № 268; "Русский Вестник" 1894 г. № 11 стр. 6—16, 1896 г. № 2—5 ("Из неизданных бумаг" С. М. Соловьева"); "Живописное Обозрение" 1895 г. № 19; "Одесские Новости" 1899 г. № 4753 и 4754; "Журнал Министерства Народного Просвещения" 1879 г. № 11 (статья Замысловского); "Записки Императорской Академии Наук" т. 36 кн. 1 (статья ?. Ф. Бычкова); "Новое Время" 1895 г. № 6904, 1897, № 7567, "Новости" 1889, № 274; "Гражданин" 1876, № 44; "Русские Ведомости.) 1895; № 233, 1896 г. №№ 123, 130, 158; "Книжки Недели" 1896, № 7. — Кроме того о С. М. Соловьеве и его сочинениях см. Н. В. Безобразов "С. M. Соловьев, его жизнь и учено-литературная деятельность" СПб. 1894 (из серии "Биографической библиотеки" Павленкова);

К. Н. Бестужев-Рюмин "Биографии и характеристики" (СПб. 1882); Влад. С. Соловьев "С. М. Соловьев" (Вестник Европы 1896 № 1); Биографический словарь профессоров Московского Университета" (автобиографическая записка С. М. Соловьева);

Ключевский, "С. М. Соловьев, как преподаватель) (Изд. историч. общ. при Московском Университете, год І, М. 1896), его же "Воспоминания о студенческой жизни" (М. 1899), Танков "С. М. Соловьев, как профессор" кол. 1885), Коялович "История русского самознания" (СПб. 1884); Милюков "Главные течения русской исторической мысли"; Южаков "Социологические этюды" т. II, В. Майков "Критические опыты", "Сто русских литераторов" (изд. Вольфа);

Лобанов "Современные деятели"; Ф. Буслаев, "Эпизоды из истории Московского Университета"; Барсуков "Жизнь и труды Н. М. Строева", его же "Жизнь и труды Погодина" (с т. VIII passim), Иконников "Опыт русской историографии" т.т. I — ІІ (Киев 1892), Пыпин "История русской этнографии", его же "Характеристика литературных мнений" (Вестник Европы 1872 г. кн. 5) его же "После Гоголя" (Вестник Европы 1896, № 2), Мякотин "К. Д. Кавелин и его взгляды на русскую историю" (Русское Богатство 1898, № 2). Д. Корсаков. {Половцов} Соловьев, Сергей Михайлович — знаменитый историк; род. в Москве 5 мая 1820 г., умер 4 октября 1879 г. тоже в Москве, где протекла вся его жизнь, где он учился (в Коммерческом училище, 1-й гимназии и университете), служил и работал.

Семья (отец его был священником) воспитала в С. глубокое религиозное чувство, сказавшееся позже в том значении, какое он придавал в исторической жизни народов религии вообще и, в применениь к России, православию в частности.

Уже в детстве С. любил историческое чтение: до 13 лет он перечитал историю Карамзина не менее 12 раз; увлекался также и описаниями путешествий, сохранив интерес к ним до конца жизни. Университетские годы (1838—1842) на I отделении философского факультета прошли у С. под сильным влиянием не Погодина, читавшего излюбленный предмет С. — русскую историю, — а Грановского.

Преподаванием первого синтетический ум С. не удовлетворился: внутренней связи явлений оно не вскрывало.

Красоту описаний Карамзина, на что Погодин особенно обращал внимание слушателей, С. уже перерос; фактическая сторона курса давала мало нового, и С. на лекциях нередко подсказывал Погодину, дополняя его указания своими.

Курс Грановского внушил С. сознание необходимости изучать русскую историю в тесной связи с судьбой других народностей и в широкой рамке духовной жизни вообще: интерес к вопросам религии, права, политики, этнографии и литературы руководил С. в течение всей его научной деятельности.

В Университете С. одно время сильно увлекался Гегелем и "на несколько месяцев сделался протестантом"; "но, — говорит он, — отвлеченность была не по мне, я родился историком". Книга Эверса: "Древнейшее право Руссов", излагавшая взгляд на родовое устройство древних русских племен, составила, по словам самого С., "эпоху в его умственной жизни, ибо Карамзин наделял одними фактами, ударял только на чувство", а "Эверс ударил на мысль, заставил думать над русской историей". Два года заграничной жизни (1842—44), в качестве домашнего учителя в семье гр. Строганова, дали С. возможность слушать профессоров в Берлине, Гейдельберге и Париже, свести в Праге знакомство с Ганкой, Палацким и Шафариком и вообще всмотреться в строй европейской жизни. В 1845 г. С. блестяще защитил магистерскую диссертацию: "Об отношениях Новгорода к великим князьям" и занял в Московском университете кафедру русской истории, остававшуюся вакантной после ухода Погодина.

Работа о Новгороде сразу выдвинула С., как крупную научную силу с оригинальным умом и самостоятельными воззрениями на ход русской исторической жизни. Вторая работа С., "История отношений между русскими князьями Рюрикова дома" (М., 1847), доставила С. степень доктора русской истории, окончательно установив за ним репутацию первоклассного ученого.

Кафедру русской истории в Моск. университете С. занимал (за исключением небольшого перерыва) в течение более 30 лет; был избираем в деканы и ректоры.

В лице С. Московский университет имел всегда горячего поборника научных интересов, свободы преподавания и автономии университетского строя. Выросши в эпоху напряженной борьбы так назыв. славянофилов и западников, С. навсегда сохранил чуткость и отзывчивость к явлениям современной ему политической и общественной жизни. Даже в чисто научных трудах, при всей объективности и соблюдении строго критических приемов, Соловьев обыкновенно всегда стоял на почве живой действительности; его научность никогда не носила отвлеченного кабинетного характера.

Держась известных принципов, С. чувствовал потребность не только следовать им самому, но и пропагандировать их; отсюда выдающиеся по благородному пафосу страницы в его книгах, наставительный оттенок в университетских его лекциях.

В пору студенчества и за границей, — говорит он о себе, — "я был жаркий славянофил, и только пристальное занятие русской историей спасло меня от славянофильства и ввело мой патриотизм в должные пределы". Позже, примкнув к западникам, С. не порвал, однако, со славянофилами, с которыми его сближали одинаковые воззрения на религию и вера в историческое призвание русского народа.

Идеалом С. была твердая самодержавная власть в тесном союзе с лучшими силами народа.

Огромная начитанность, глубина и разносторонность знания, широта мысли, спокойный ум и цельность миросозерцания составляли отличительные черты С., как ученого; они же обуславливали и характер его университетского преподавания.

Лекции С. не поражали красноречием, но в них чувствовалась необыкновенная сила; они брали не блеском изложения, а сжатостью, твердостью убеждения, последовательностью и ясностью мысли (Бестужев-Рюмин). Тщательно продуманные, они всегда вызывали на размышление. "С. давал слушателю удивительно цельный, стройной нитью проведенный сквозь цепь обобщенных фактов взгляд на ход русской истории, а известно, какое наслаждение для молодого ума, начинающего научное изучение, чувствовать себя в обладании дельным взглядом на научный предмет.

Обобщая факты, С. стройной мозаикой вводил в их изложение общие исторические идеи, их объяснявшие.

Он не давал слушателю ни одного крупного факта, не озарив его светом этих идей. Слушатель чувствовал ежеминутно, что поток изображаемой перед ним жизни катится по руслу исторической логики; ни одно явление не смущало его мысли своей неожиданностью или случайностью.

В его глазах историческая жизнь не только двигалась, но и размышляла, сама оправдывала свое движение.

Благодаря этому, курс С., излагая факты местной истории, оказывал сильное методическое влияние, будил и складывал историческое мышление.

Настойчиво говорил и повторял С., где нужно, о связи явлений, о последовательности исторического развития, об общих его законах, о том, что называл он необычным словом — историчностью" (Ключевский).

Как характер и нравственная личность, С. обрисовался вполне определенно уже с самых первых шагов своей научной и служебной деятельности.

Аккуратный до педантизма, он не потерял даром, кажется, ни одной минуты; каждый час его дня был предусмотрен.

С. и умер за работой.

Избранный в ректоры, он принял должность, "потому что тяжело было ее выполнение". Убедясь, что русское общество не имеет истории, удовлетворяющей научным требованиям времени, и почувствовав в себе силы дать таковую, он принялся за нее, видя в ней свой общественный долг. В этом сознании он почерпал силы для совершения своего "патриотического подвига". 30 лет неустанно работал С. над "Историей России", славой его жизни и гордостью русской исторической науки. Первый том ее появился в 1851 г., и с тех пор аккуратно из года в год выходило по тому. Последний, 29-й, вышел в 1879 г., уже по смерти автора.

В этом монументальном труде С. проявил энергию и силу духа, тем более изумительные, что в часы "отдыха" он продолжал готовить много других книг и статей разнообразного содержания.

Русская историография, в ту пору, когда появился С., уже вышла из карамзинского периода, перестав главную задачу свою видеть в одном только изображении деятельности государей и смены правительственных форм; чувствовалась потребность не только рассказывать, но и объяснять события прошлого, уловить закономерность в последовательной смене явлений, открыть руководящую "идею", основное "начало" русской жизни. Попытки подобного рода даны были еще Полевым и славянофилами, как реакция старому направлению, олицетворенном Карамзиным в его "Истории государства Российского". В этом отношении С. сыграл роль примирителя.

Государство, учил он, будучи естественным продуктом народной жизни, есть сам народ в его развитии: одно нельзя безнаказанно отделять от другого.

История России есть история ее государственности — не правительства и его органов, как думал Карамзин, но жизни народной в ее целом. В этом определении слышится влияние отчасти Гегеля с его учением о государстве, как совершеннейшем проявлении разумных сил человека, отчасти Ранке, оттенявшего с особой рельефностью последовательный рост и силу государств на Западе; но еще больше влияние самих факторов, определивших характер русской исторической жизни. Преобладающая роль государственного начала в русской истории подчеркивалась и раньше С., но им впервые было указано истинное взаимодействие этого начала и элементов общественных.

Вот почему, идя значительно дальше Карамзина, С. не мог преемственность правительственных форм изучать иначе, как в самой тесной связи с обществом и с теми переменами, какие вносила в его жизнь эта преемственность; и в то же время он не мог противопоставлять, подобно славянофилам, "государство" "земле", ограничиваясь проявлениями одного только "духа" народа.

Одинаково необходим был в его глазах генезис и государственного, и общественного быта. В логической связи с такой постановкой задачи находится другое основное воззрение С., заимствованное у Эверса и развитое им в стройное учение о родовом быте. Постепенный переход этого быта в быт государственный, последовательное превращение племен в княжества, а княжеств — в единое государственное целое — вот, по мнению С., основной смысл русской истории.

С Рюрика и до наших дней русский историк имеет дело с единым цельным организмом, что обязывает его "не делить, не дробить русскую историю на отдельные части, периоды, но соединять их, следить преимущественно за связью явлений, за непосредственным преемством форм; не разделять начал, но рассматривать их во взаимодействии, стараться объяснять каждое явление из внутренних причин, прежде чем выделить его из общей связи событий и подчинить внешнему влиянию". Эта точка зрения оказала громадное влияние на последующее развитие русской историографии.

Прежние деления на эпохи, основанные на внешних признаках, лишенные внутренней связи, потеряли свой смысл; их заменили стадии развития. "История России с древнейших времен" и есть попытка проследить наше прошлое применительно к высказанным взглядам.

Вот сжатая схема русской жизни в ее историческом развитии, выраженная, по возможности, собственными словами С. Природа для народов Западной Европы была матерью, для народов Восточной Европы — мачехой; там она содействовала успехам цивилизации, здесь — тормозила их; потому-то и русский народ позже западно-европейских собратий приобщился к греко-римской культуре и позже выступил на историческое поприще, чему, кроме того, немало способствовало и непосредственное соседство с варварскими кочевниками Азии, с которыми необходимо было вести упорную борьбу.

История застает русских пришедшими с Дуная и расселившимися по великому водному пути из варяг в греки; они живут родовым бытом: общественной ячейкой была не семья, еще не известная в ту пору нашим предкам, но вся совокупность лиц, связанных узами родства, как самых близких, так и самых отдаленных; вне родовой связи не существовало и связи общественной.

Во главе рода стоял родоначальник с патриархальной властью; старшинство определялось рождением; дядья имели все преимущества перед племянниками, а старший брат, родоначальник, был для младших "в отца место". Родоначальник был распорядителем рода, судил и наказывал, но сила его распоряжений опиралась на общее согласие младших родичей.

Такая неопределенность прав и отношений вела к усобицам и позже вызвала распадение рода. Появление Олега в Киеве положило начало постоянной княжеской власти.

Прежняя неподвижность сменилась кипучей жизнью: князья собирают дань, рубят города, вызывают желающих селиться; является надобность в ремесленниках, возникает торговля, пустеют села; масса народа принимает участие в походах на Византию и возвращается не только с богатой добычей, но и с новой верой. Всколыхнулось сонное царство русских племен! Его разбудили "лучшие" люди того времени, т. е. храбрейшие, одаренные большей материальной силой. В более крупных городах появляются князьями сыновья, братья главного князя киевского; племена исчезают, сменяясь волостями, княжениями; имена княжений заимствуются уже не от племени, а от правительственного городского центра, стянувшего к себе окружное население.

Обширность территории грозила распадением связей, только что возникших и еще не успевших окрепнуть; но от него предохранили родовые отношения князей, с их непоседливостью, постоянной сменой на престоле и вечным стремлением к обладанию Киевом.

Это мешало обособиться и волостям, создавая общие интересы и укореняя сознание о нераздельности русской земли. Таким образом, время розни и княжеских усобиц в сущности положило прочное основание народному государственному единству, созданию русского народа.

Но до самого единства было еще далеко.

Появление князя с дружиной, образование нового класса горожан коренным образом изменяло быть племен; но русское общество еще долго оставалось как бы в жидком состоянии, пока успело окончательно осесться и перейти в более твердое: вплоть до половины XII стол. русская жизнь знала одних князей-богатырей, переходящих из волости в волость, бродячие дружины, следовавшие за своим князем, веча с первоначальными формами народных собраний, безо всяких определений, а на границе — полукочевые и чисто кочевые азиатские племена.

Все элементы общественной жизни были задержаны в своем развитии;

России еще не и вышла из периода богатырства.

Новый толчок дан был северо-востоком.

Несчастное положение юго-западной Украины, терпевшей от набегов степняков, вынудило часть жителей выселиться в Суздальский край. Прилив населения совершался туда не целыми особыми племенами, а вразброд, поодиночке или небольшими толпами.

На новом месте поселенцы встретили князя, хозяина земли, и сразу вступили в обязательные к нему отношения, которые и легли в основу будущего сильного развития княжеской власти на севере.

Опираясь на новые свои города, суздальский князь вносил новое понятие о личной собственности, как уделе, в противоположность общему родовому владению, и с большей свободой развивал свою власть.

Покорив в 1169 г. Киев, Андрей Боголюбский не покинул своей земли и остался жить во Владимире — событие поворотное, от которого история приняла новый ход и начался новый порядок вещей. Возникают (только теперь!) удельные отношения: суздальский князь не только старший в роде, но и материально сильнейший; сознание этой двойной силы побуждает его требовать от младших князей безусловного повиновения — первый удар родовым отношениям: впервые обнаруживается возможность перехода родовых отношений в государственные.

В последующей борьбе новых городов со старыми победили новые, и это еще сильнее подорвало начала родового строя, оказав решительное влияние на дальнейший ход событий не только на севере, но и в целой России, ибо север получает преобладающее значение.

Новый путь был намечен еще до появления монголов, и видной роли в его определении последние отнюдь не играли: ослабление родовой связи, борьба князей из-за усиления своего удела на счет других, закончившаяся поглощением всех княжеств княжеством Московским — обнаружились независимо от татарского ига; монголы в этой борьбе служили князьям лишь орудием.

Нельзя, следовательно, говорить о монгольском периоде и выдвигать на первый план монголов: значение их второстепенное.

Отливом народной жизни с Приднепровья на северо-восток порвалась связь с Европой: новые поселенцы стали жить в бассейне верхней Волги, а куда текла она, главная река государственной области, туда, на Восток, обращено было все. Западная Россия, потеряв свое значение и способы к дальнейшему развитию, разоренная вконец татарами и Литвой, подпала под чуждую власть; политическая связь ее с восточной Русью порвалась.

Назначение старой южной Руси было расплодить русскую землю, раздвинуть и наметить ее границы;

Руси северо-восточной выпал удел закрепить приобретенное, сплотить части; дать им внутреннее единство, собрать русскую землю. Южные князья — витязи-богатыри, мечтающие о славе и чести, северные — князья-собственники, руководимые пользой, практической выгодой; занятые одной думой, они идут медленно, осторожно, но постоянно и неуклонно.

Благодаря этой неуклонности, великая цель была достигнута: родовые княжеские отношения рушились и сменились государственными.

Но новое государство было поразительно бедно материальными средствами: страна преимущественно сельская, земледельческая, с ничтожной промышленностью, без природных границ, открытая врагу с севера, запада и юга, Московская Русь изначала осуждалась на постоянную черную работу, на изнурительную борьбу с внешними врагами — и чем беднее и реже было население, тем труднее доставалась эта борьба.

Нужды фиска, рука об руку с потребностями военными, привели к закреплению промышленного городского и сельского крестьянского люда; оседлость князей еще раньше превратила дружинников в "бояр и вольных слуг", а система поместий окончательно лишила их прежней подвижности, низведя на степень "холопов". Это вызвало реакцию: бега и закладничество тяглого населения, борьбу служилого класса с князьями за свои политические права. Северные леса дали приют разбойничьим шайкам, широкие степи пустынного юга населились казаками.

Выделением беспокойных сил за окраины государства облегчалась внутренняя деятельность правительственная, беспрепятственно усиливалась централизация; но зато образование вольных зарубежных обществ должно было вести к постоянной борьбе с ними. Высшего напряжения борьба эта достигла в эпоху самозванцев, когда настало смутное время, т. е. казацкое царство; но в эту-то страшную пору и сказалась вся сила порядка вещей, утвердившегося при московских государях: единство религиозное и государственное спасло Россию, помогло обществу соединиться и очистить государство.

Смутная пора была тяжелым, но поучительным уроком.

Она раскрыла недостатки нашего экономического быта, наше невежество, вызвала на сравнение с богатым и образованным Западом и возбудила желание умерить односторонность земледельч. быта развитием промышленным и торговым.

Отсюда движение от Востока к Западу, от Азии к Европе, от степи к морю. Новый путь стал определяться еще со времен Ивана III и Ивана IV, но особенно сознательно выяснился он в XVII в. Для России окончился период чувства и началось господство мысли; древняя история перешла в новую. Переход этот Россия совершила на два века позже, чем западно-европейские народы, но, подчиняясь тому же историческому закону, как и те. Движение к морю было вполне естественным и необходимым: тут не могло быть и мысли о каком-нибудь заимствовании или подражании.

Но переход этот совершился не безболезненно: рядом с вопросом экономическим вырос и вопрос образования, а масса привыкла слепо верить в превосходство своего над чужим, фанатически отстаивая предании старины, не умея отличить духа от буквы, правды Божией от человеческой ошибки.

Раздался крик: западная наука — еретическая; явился раскол.

Однако, необходимость науки была осознана и провозглашена торжественно; народ поднялся, готовый выступить на новый путь. Он только ждал вождя, и этот вождь явился: то был Петр Великий.

Усвоение европейской цивилизации становится задачею XVIII в.: при Петре усваивалась преимущественно материальная сторона, при Екатерине преобладала забота о духовном, нравственном просвещении, стремление вложить душу в приготовленное тело. То и другое дало силы пробиться к морю, воссоединить западную половину русской земли с восточной и встать в ряду европейских держав на положении равноправного и равносильного сочлена.

В наше время просвещение уже принесло свой плод: познание вообще привело к самопознанию. — Таков, по мнению С., ход русской истории и связь явлений, в ней замечаемых.

С. первый из русских историков (совместно с Кавелиным, одновременно высказывавшим ту же мысль) осмыслил все наше прошлое, объединив отдельные моменты и события одной общей связью.

Для него нет эпох более или менее интересных или важных: все имеют одинаковый интерес и важность, как неразрывные звенья одной великой цепи. С. указал, в каком направлении должна вообще идти работа русского историка, установил исходные точки изучении нашего прошлого.

Он первый высказал настоящую теорию в приложении к русской истории, внеся принцип развития, постепенной смены умственных и нравственных понятий и постепенного роста народного — и в этом одна из важнейших заслуг С. Будучи эпохой в развитии русской историографии, труд С. определил известное направление, создал многочисленную школу. "История России", по верному определению проф. Герье, есть национальная история: впервые исторический материал, необходимый для такого труда, был собран и исследован с надлежащей полнотой, с соблюдением строго научных приемов, применительно к требованиям современного исторического знания: источник всегда на первом плане, трезвая правда и объективная истина одни руководят пером автора.

Монументальный труд С. впервые схватил существенные черты и форму исторического развития нации. В натуре С. "глубоко коренились три великие инстинкта русского народа, без которых этот народ не имел бы истории, — его политический, религиозный и культурный инстинкты, выразившиеся в преданности государству, в привязанности к церкви и в потребности просвещения"; это и помогло С. за внешней оболочкой явлений вскрыть духовные силы, их определившие.

Западники, к которым принадлежал С., ставили современному обществу высокие общечеловеческие идеалы, побуждали его во имя идеи прогресса идти вперед по пути общественной культуры, вселяя ему сочувствие к гуманным началам.

Бессмертная заслуга С. заключается в том, что он внес это гуманное, культурное начало в русскую историю и вместе с тем поставил разработку ее на строго-научную почву. Оба начала, проводимые им в русской истории, тесно связаны одно с другим и обуславливают собой как общий взгляд его на ход русской истории, так и отношение его к отдельным вопросам.

Он сам указал на эту связь, назвав свое направление историческим и определив сущность его тем, что оно признает историю тожественной с движением, с развитием, тогда как противники этого направления не хотят видеть в истории прогресса или не сочувствуют ему. "История России", особенно во второй половине, основана главным образом на архивном материале; по многим вопросам к этому труду и теперь приходится обращаться, как к первоисточнику.

Правда, критика не без основания упрекает автора в несоразмерности и механической сшивке частей, в обилии сырого материала, излишней догматичности, лаконизме примечаний; далеко не все страницы, посвященные явлениям юридического и экономического быта, удовлетворяют современного читателя; исторический фонарь С., направленный преимущественно на рост государственности и объединяющую деятельность центра, неизбежно оставил в тени многие ценные проявления жизни областной; но рядом с этим С. впервые выдвинул и осветил массу важнейших явлений русского прошлого, которых раньше не замечали вовсе, и если некоторые из его взглядов и не получили полного права гражданства в науке, то все без исключения будили мысль и вызывали на дальнейшую разработку.

Сюда могут быть отнесены: 1) вопрос о делении русской истории на эпохи; 2) влияние природных условий территории (в духе воззрений К. Риттера) на исторические судьбы русского народа; 3) значение этнографического состава русского государства; 4) характер русской колонизации и ее направление; 5) теория родового быта и смена его строем государственным, в связи с новым и оригинальным взглядом на период уделов; 6) теория новых княжеских городов, объясняющая факт возвышения княжеской собственности и зарождение нового порядка на севере; 7) выяснение особенностей новгородского строя, как выросшего на чисто туземной почве; 8) сведение почти к нулю политического значения монгольского ига; 9) историческая преемственность суздальских князей ХП — ХШ вв. и московских XIV — XV вв.; 10) преемственность идеи в поколении Даниловичей, тип "бесстрастных ликов" и основные условия возвышения Москвы (географическое положение Москвы и ее области, личная политика князей, характер населения, содействие духовенства, неразвитость самостоятельной жизни в городах Северо-восточной Руси, отсутствие сильных областных привязанностей, отсутствие препятствий со стороны дружинного элемента, слабость Литвы); 11) характер Ивана Грозного, в связи с условиями его воспитания; 12) политический смысл борьбы Грозного с боярами — проведение начал государственности, в ущерб старой дружинной "воле"; 13) преемственная связь между стремлениями Ивана Грозного продвинуться к морю и политическими задачами Петра Вел.; 14) должное внимание к истории Западной Руси; 15) поступательное движение русского народа на В и роль России в жизни азиатских народов; 16) взаимные отношения Московского государства и Малороссии; 17) значение Смутного времени, как борьбы государственных и антигосударственных элементов, и вместе с тем как исходной точки последующего преобразовательного движения; 18) связь эпохи первых Романовых с временами Петра Великого; 19) историческое значение Петра Великого: отсутствие какого-либо разрыва с московским периодом, естественность и необходимость реформы, тесная связь между эпохами допетровской и послепетровской; 20) немецкое влияние при преемниках Петра Великого; 21) значение елизаветинского царствования, как основы последующего, екатерининского; 22) значение екатерининского царствования (впервые введены в должные рамки как преувеличенные восхваления, так и обрисовка теневых сторон личности и государственной деятельности императрицы); 23) применение сравнительно-исторического метода: события русской истории у С. постоянно освещены аналогиями из истории зап.-европ. народов, славянских и германо-романских, и не ради большей наглядности, а во имя того, что русский народ, оставаясь цельным и единым организмом, в то же время сам есть часть другого великого организма — европейского. — "История России" доведена до 1774 г. До известной степени продолжением этого труда могут служить две других книги С.: "История падения Польши" (М., 1863, 369 стр.) и "Император Александр Первый.

Политика, Дипломатия" (СПб., 1877, 560 стр.). Новейшие издания "Ист. Рос." — компактные в 6 больших томах (7-й — указатель; 2-е изд., СПб., 1897). С. написал еще "Учебную книгу русской истории" (1-е изд. 1859, 10 изд. 1900), применительно к гимназическому курсу, и "Общедоступные чтения о русской истории" (М., 1874, 2-е изд., М., 1882), примененные к уровню народной аудитории, но выходящие из тех же начал, как и главный труд С. "Публичные чтения о Петре Вел." (М., 1872) — блестящая характеристика преобразовательной эпохи. Из сочинений С. по русской историографии наиболее важны: "Писатели русской истории XVIII в." ("Архив ист.-юрид. свед. Калачева", 1855, кн. II, пол. 1); "Г. Ф. Миллер" ("Современник", 1854, т. 94); "М. Т. Каченовский" ("Биогр. словарь профессоров Моск. унив.", ч. II); "Н. М. Карамзин и его литературная деятельность: История государства российского" ("Отеч. Записки" 1853—56, тт. 90, 92, 94, 99, 100, 105) и "А. Л. Шлецер" ("Русс. Вестн.", 1856, № 8). По всеобщей истории: "Наблюдения над исторической жизнью народов" ("Вестн. Европы", 1868—76) — попытка уловить смысл исторической жизни и наметить общий ход ее развития, начиная с древнейших народов Востока (доведено до начала Х стол. по Р. Х.) и "Курс новой истории" (М., 1869—73, 2 изд. 1898; до половины XVIII стол.). Свой метод и задачи русской историографии С. изложил в статье: "Шлецер и антиисторическое направление" ("Русский Вестн.", 1857, апр., кн. 2). Весьма незначительная часть статей С. (между ними "Публичные чтения о Петре Вел." и "Наблюдения") вошла в издание "Сочинений С. М. Соловьева" (СПб., 1882). Библиографический перечень сочинений С. составлен Н. А. Поповым (систематический; "Речь и отчет, чит. в торжеств. собр. Моск. унив. 12 янв. 1880 г.", переп. в "Сочинениях" С.) и Замысловским (хронологический, неполный, в некрологе С., "Журнал Мин. Нар. Просв.", 1879, № 11). Основные положения С. подверглись критике еще при его жизни. Кавелин, в разборе обеих диссертаций и 1-го тома "Истории России", указывал на существование промежуточной стадии между родовым бытом и государственным — вотчинного строя ("Полное собрание сочинений Кавелина" т. I, СПб., 1897); К. Аксаков, в разборе 1, 6, 7 и 8 тт. "Истории России", отрицая родовой быт, настаивал на признании быта общинного ("Полн. собр. сочин. К. Аксакова", т. I, изд. 2-е, М., 1889); проф. Сергеевич определял отношения древнерусских князей не родовым, а договорным началом ("Вече и князь", М., 1867). Против Кавелина и Сергеевича С. защищался в "Дополнениях" ко 2-му тому, а Аксакову возражал в одном из примечаний к 1-му тому "Истории России" позднейших изданий.

Бестужев-Рюмин, впоследствии один из самых горячих поклонников С., в более ранних своих статьях ("Отеч. Записки", 1860—61) охотнее подчеркивал слабые стороны "Истории России". Как пример полного непонимания исторических воззрений С., можно указать на статью Шелгунова: "Ученая односторонность" ("Русское Слово", 1864, № 4). Общую оценку трудов С. см. у Герье ("С. М. Соловьев", "Истор. Вестн.", 1880, № 1), Ключевского (в некрологе С., "Речь и отчет, читан, в торж. собр. Моск. унив. 12 января 1880 г."), Бестужева-Рюмина (XXV-летие "Истории России" С. М. Соловьева, "Русск. Старина", 1876, № 3, в некрологе С.: "Журн. Мин. Нар. Просв.", 1880, № 2, в "Биографиях и характеристиках", СПб., 1882), Барсова (некролог С., "Древняя и Новая Россия", 1880, № 1), Кояловича ("История русского самосознания", СПб., 1884) и П. В. Безобразова ("С. М. Соловьев, его жизнь и учено-литературная деятельность", СПб., 1894, из серии "Биографической библиотеки" Павленкова).

Ср. Ключевский, "С. М. Соловьев, как преподаватель" ("Изд. историч. общества при Моск. унив.", год 1-й, М., 1896, и "Воспоминания о студенческой жизни" (М., 1899). См. также автобиографическую записку С. в "Биограф. словаре проф. Моск. унив.", отрывки из его дневника: "Из неизданных бумаг С. М. С." ("Русский Вестник", 1896, №№ 2, 3, 4, 5) и статьи о нем сына его Владимира Сергеевича С. ("Вестник Европы", 1896, № 1). Е. Шмурло. {Брокгауз} Соловьев, Сергей Михайлович профессор Московск. университета, известный русский историк; р. 5 мая 1820 г., † 4 окт. 1879 г. {Половцов}