Сидонский Федор Федорович

— протоиерей, профессор богословия и философии; род. в 1805 г. в Тверской губ., Новоторжском уезде, селе Архангельском, воспитывался в Тверской семинарии, а в 1825 г. поступил в С.-Петербургскую Духовную Академию, где и окончил курс в 1829 г. По окончании курса был оставлен при Академии сначала бакалавром английского языка, а потом философии; в том же году он был рукоположен в священники и получил место в Казанском соборе; в 1833 г. напечатал первое свое сочинение, под заглавием "Введение в науку философии", за которое получил Демидовскую премию в 1836 г. Затем С. принял на себя заведование богословским и философским отделами Энциклопедического словаря Плюшара.

Семейные обстоятельства и недоразумения с сотрудниками заставили его, однако, отказаться от этого труда. После этого он на несколько лет посвятил себя частным урокам и литературной деятельности.

К этому времени относятся следующие его произведения: "Жизнь Спасителя", "История времен апостольских", "Синоптическое обозрение Евангелий" и "Собрание собственных изречений Господа Иисуса Христа". Кроме этих сочинений следует отметить еще: "Рассуждение о переводе 70-ти толковников", "Еврейско-русский словарь", "Новый завет на греческом и славянском языках", "Таблицы для приблизительного (до полутора часового) вычисления новолуний, особенно пасхальных", перевод с еврейского языка притчей и "Генетическое введение в христианское богословие". В 1854 г. С. был избран членом-корреспондентом Императорского Археолог.

Общества, в 1856 г. — действительным членом Академии Наук, поручившей ему разбор книг, представленных на соискание Демидовской премии.

В том же году он был назначен членом-экспертом секретной комиссии о религиозных детоубийствах евреев, затем членом комиссии обеспечения сельского духовенства западного края и членом С.-Петербургской академической конференции; в 1860 г. был избран членом Германского национального музея в Нюренберге, а в 1868 г. — членом Лазаревского института восточных языков; в 1864 г., через год по восстановлении кафедры философии в Петербургском университете, получил степень доктора и был приглашен занять эту кафедру; в 1873 г. он был приглашен на кафедру богословия, которую и занимал до самой смерти (6 декабря 1873 г.). Его библиотека (около 25 т. томов) целиком приобретена С.-Петербургской Духовной Академией.

Жизнь и деятельность С. относится ко времени самого неустойчивого отношения лиц, заведовавших делом образования, к программе университетского преподавания.

Особенно резко эта изменчивость отношений отразилась на судьбах кафедры философии, которую впоследствии занимал С. Первая половина XIX в. была периодом пробуждения русской научно-философской мысли, теснимой со всех сторон и принужденной поэтому отстаивать свое право на существование.

Вследствие этого воззрение на предмет, указание метода и выяснение значения философии среди других наук со стороны одного из ранних представителей ее в России представляет значительный интерес.

Интерес этот возрастает ввиду того, что С. был профессором двух высших учебных заведений и занимал две кафедры, являясь, таким образом, преподавателем двух отраслей, близко стоящих друг к другу. Это совмещение занятий философией и богословием должно было поставить вопрос об отношении философии к вере в откровение и религиозному чувству, который действительно не раз затрагивается С. К выяснению задачи философских исследований С. приступает с исторической точки зрения.

Философия не есть достояние нескольких частных лиц; она отразила в своем развитии историю мысли всего человечества.

Поэтому для точного и верного определения предмета ее изучения нужно исторически проследить, какие вопросы всеми и всегда признавались философскими по преимуществу.

В результате такого исторического обзора оказывается, что философская мысль выдвинула в своем последовательном развитии три основные задачи, к разрешению которых должны стремиться современные мыслители.

Первая из них — вопрос о жизни вселенной, объяснение всех явлений природы из высших принципов и определение ее зависимости от Бога. Второй основной задачей философии является вопрос о законах человеческой деятельности.

Наконец, третий вопрос философии есть оценка познавательной деятельности человека.

Таким образом философия обнимает, по взгляду С., три основных проблемы: космологию, этику и гносеологию.

Все эти задачи возникли в исторической последовательности, что определяет их взаимное отношение.

Центральной частью философии является космология, так как решение этических вопросов зависит от места, которое мы уделим человеку среди природы, а гносеология является пропедевтикой к космологии.

В силу этого, философию можно определить, как "учебное (т. е. научное) решение вопроса о жизни вселенной, выведенное из строгого рассмотрения природы нашего ума и проведенное до определения законов, по каким должна направляться наша человеческая деятельность" ("Введение в философию", стр. 24). Так, в определении основных задач философии С. приближается к современной точке зрения, полагающей целью философских исследований построение научного мировоззрения в зависимости от оценки наших познавательных способностей.

Он был хорошо знаком с выводами критической философии и поэтому не мог не иметь в виду гносеологической точки зрения при определении задач философии.

Но все же определение его не чуждо метафизической примеси.

Под "учебным решением жизни вселенной" он понимает не исследование законов внешней природы, являющейся нам в пространстве и времени, а познание ее скрытого механизма и объяснение происхождения жизни от Бога. С. понимал, что решение такой широкой задачи едва ли под силу человечеству, даже при коллективном труде, на который он указывает.

Он сам сознавал трудность выполнения поставленного им требования и все-таки отстаивает возможность философии, как науки. Защищая философию, С. становится на психологическую точку зрения.

Он указывает на то, что стремление к философскому познанию глубоко заложено в самой природе человека.

Поэтому воспрещать ему философские исследования — значит идти против природы.

Что же касается незначительных результатов, достигнутых философией на почве построения научного объяснения внутреннего строя вселенной, то в ответ на это С. указывает на факт прогресса умственных способностей человека.

В силу действующего во всей природе закона развития, распространяющегося и на психический мир, умственные силы отдельных лиц и целых поколений заметно возрастают.

Человечество с течением времени приобретает способность побеждать затруднения, непреодолимые для предшествующих поколений.

Но вместе с этим люди не могут довольствоваться поправкой выводов, выработанных до них. Они вводят в круг своей мысли все новые и новые вопросы общего характера.

Это обстоятельство является источником и успеха и неуспеха философии.

С одной стороны, растущие ad infinitum умственные силы человека делают возможным более глубокое проникновение в тайны природы.

С этой точки зрения философским знаниям обеспечен успех, тем более, что условием развития всякой силы является упражнение.

Но с другой стороны, параллельно с ростом умственных сил возрастает и материал, который мыслящее человечество включает в круг своих исследований.

И если предположить, что умственный прогресс не имеет конца, то и природа может открыть исследователю бесконечное число необходимых для обобщения и неизвестных ему до тех пор фактов.

Поэтому сама бесконечность развития мысли является залогом того, что процесс построения научного мировоззрения никогда не может быть закончен, т. е., другими словами, полная истина недоступна познанию человека.

Итак, по мнению С. мы должны стремиться к истине с верой в нее, зная в то же время, что никогда не будем обладать ею вполне.

Какую же ценность, спрашивается, имеет стремление, которому никогда не суждено получить удовлетворения? Ведь знание, доставляемое нам философией, совершенно гипотетично.

Если даже принять вместе с С., что ум человеческий устроен так, что отражает природу в ее действительном виде, то этого недоказанного положения еще недостаточно, чтобы возвести гипотезу на степень научной истины.

Пусть так. И все же работа философской мысли, если бы даже она оказалась теоретически бессильной, дает нам такие практические преимущества, ради которых следовало бы возвести ее в нравственную обязанность.

Преимущества эти — морального характера и заключаются в развитии самосознания которое, по словам С., стоит вековых усилий человечества ("Введение в философию", стр. 128). Но правильно оценивая значение философского самосознания для нравственной жизни человека и в особенности для развития в нем чувства собственного достоинства, С. вовсе не признавал бессилия нашей мысли в теоретическом отношении.

Действительно, наши философские выводы гипотетичны.

Но ведь без гипотез невозможно никакое знание.

Физика и другие положительные науки тоже прибегают к построению гипотез для объяснения явлений природы, и это построение является общераспространенным методологическим приемом.

Пока гипотеза удовлетворяет предъявляемому к ней требованию, к ней относятся как к научной истине, и каждый новый факт, который возможно объяснить только ею, при современном состоянии знания, увеличивает ее вероятность.

Наконец, проверенная огромным числом явлений, подобная гипотеза почти совсем теряет характер догадки.

Каков же метод философских исследований? Один из приемов построения систем уже указан: он состоит в создании научных гипотез.

Остается узнать, как именно они создаются и проверяются.

Построение гипотез не есть особенность философских исследований; значение и цель их в философии таковы же, как и во всех естественных науках.

Ведь и философия и естествознание стремятся к объяснению жизни природы, как совокупности явлений.

Единство цели указывает на единство метода, и так как источником естественнонаучных исследований всегда был и будет опыт, то и философия должна исходить из него же. Но естественные науки изучают законы внешней природы, причем каждая из отраслей естествознания стремится объяснить только известную группу явлений.

Философия идет дальше в своих обобщениях.

Конечной целью ее является выработка такого принципа, который объяснил бы все явления жизни в их отношении к нашему уму и мог бы считаться общим началом всего существующего.

Таким всеобъемлющим началом мы можем признать только Бога. Таким образом философия стремится к богопознанию.

Ясно, что исследование, исходившее первоначально из опыта, для достижения подобной цели должно в дальнейшем развитии отрешиться от всякого опыта и опираться единственно на спекулятивные способности человека.

Вследствие этого философия теряет руководящую нить и нередко случается, что мыслители запутываются в умозрениях.

При таких условиях философские выводы не могут считаться чем-нибудь большим, чем простые догадки.

Само количество философских систем указывает на их гипотетичность.

Многие философские положения были приняты общественным мнением, как непреложные истины, и стали руководящими принципами общественных и частных отношений.

Но это не дает им еще научной ценности.

Добросовестный исследователь, желающий построить мировоззрение на строго достоверных началах, не должен принимать на веру ни одной из подобных ходячих истин. Для успеха его дела необходимо усомниться решительно во всем, кроме собственного бытия и сознания.

Такое методологическое сомнение не может действовать растлевающим образом.

Наоборот, оно является существенным условием восстановления истины, ибо такой скептицизм есть начало проверочной работы.

Очистив таким образом свой ум от всяких заблуждений, внушенных воспитанием и привычкой, философ должен обратиться к своему первоисточнику — опыту и путем сличения с ним восстановить достоверность истин, в которых только что усумнился.

Но так как основоположения философии обнимают всю вселенную, то для полной их проверки потребовалось бы знание всех действительных и возможных явлений природы.

Поэтому философские исследования никогда не могут быть закончены.

Из всего сказанного видно, какое место С. отводит философии среди других наук и как он смотрит на ее отношение к последним.

Так как каждая из научных отраслей изучает определенную сторону жизни, пользуясь каждая известного рода опытом, а философия, стремящаяся к познанию общих принципов жизни, должна исходить из возможно широкого опыта, то ясно, что последняя в своих обобщениях необходимо опирается на выводы других наук и при этом только условии может успешно развиваться.

Но с другой стороны, именно вследствие своей широты, она становится объединяющим началом всех специальных отраслей знания и необходимо входит в каждую из них, как составной элемент, обусловливая, в свою очередь, их движение вперед.

Остается рассмотреть еще один вопрос: как С. примиряет необходимость философских исследований с верой в откровение и неприкосновенностью религиозных истин? Он утверждает, что проверка последних не является оскорблением религиозного чувства.

Несмотря на несомненно существующее в людях чутье к высшим истинам, история религиозных движений показала, что человечество также часто заблуждалось в этом отношении, как и в философских исследованиях.

Поэтому проверка религиозных воззрений необходима и не только не расшатывает истинной веры, а укрепляет ее и делает сознательнее.

Откровение и разум исходят из одного источника — Бога и, следовательно, не могут противоречить друг другу. "Чем сама истинная вера может решительнее отличена быть от ложных, если не тем, что в ней разум человеческий найдет чистое отражение идей, коих мерцание в себе заставляло его искать большего света"? Знание и вера не должны находиться в антагонизме.

Коренным заблуждением католицизма было то, что его представители слишком держались буквы закона и на основании ее гнали знание.

Правда, потребность веры коренится в иной области человеческого существа, чем потребность знания.

Источником первой является чувство, то, что немцы называют Gemuth. Но в конце концов, человек не может не стремиться к единению с собой. Поэтому выводы разума он должен прилагать к продуктам чувства, а элементы чувства вводить в сознательное миросозерцание.

Григорьев, "Имп. СПб. Университет в течение первых 50 лет его существования", 1870 (по указателю). — Н. П. Рождественский, "По поводу печатания богословских лекций о. Сидонского", в "Христианском Чтении", 1876, №№ 9—10. — Статья М. И. Владиславлева о С. в "Журнале Мин. Народного Просвещения", 1874, ч. 171. О. Эрихсен. {Половцов} Сидонский, Федор Федорович († в 1873 г.) — писатель, сын священника, окончил курс в СПб. духовной академии и был оставлен при ней в звании бакалавра по кафедре философии.

В то время как большая часть профессоров руководствовались при преподавании указанными начальством сочинениями старого времени, С., еще в студенческую пору основательно изучивший философию, особенно немецкую, издал в 1833 г. "Введение в науку философии", в котором задался целью "объяснить всю важность философии, обнадежить в благонамеренности ее при ее истинной и должной постановке" и т. д. Такие стремления автора вызвали против него большое неудовольствие: он должен был выйти из академии и остался лишь священником Казанского собора.

Только под конец жизни он был приглашен в СПб. университет на кафедру сначала философии, потом богословия, причем ему была дана степень доктора философии.

Многие из работ С. напечатаны без подписи в журналах или изданы отдельно.

Лучшая из них — "Генетическое введение в богословие" (университетские лекции, изд. в 1877 г. по записям студентов).

Изданные им в 1839 г. три проповеди свидетельствуют о его ораторском таланте. {Брокгауз} Сидонский, Федор Федорович протоиерей СПб. Казанск. соб., проф. СПб. унив.; р. 1805 г., 1873 г. 6 декабря. {Половцов}