Рубан Василий Григорьевич
— писатель, переводчик и издатель; род. в Малороссии, в местечке Белгороде, в 40 верстах от Киева, 14-го марта 1742 г. Происходил от Мирона Рубана, по всем вероятиям — казака, который еще в XVII веке обзавелся в Малороссии довольно крупным имением.
Отец Р. — Григорий жил в царствование Елисаветы Петровны и был дважды женат; имя матери писателя остается неизвестным; знаем лишь, что он родился от 1-го брака отца и, таким образом, вторая жена отца — вдова Марфа Васильевна Салтанова — приходилась ему мачехой.
После домашнего обучения Р. был отдан отцом в Киевскую Духовную Академию, находившуюся тогда в апогее своей славы, где в числе близких товарищей Рубана были, между прочим, оба брата Бантыши-Каменские — Николай и Иван. Во главе Академии в то время стоял Георгий Конисский, под руководством которого Р. и начал в 1752 году свои занятия.
Знакомство наставника с учеником сохранилось и позднее и даже укрепилось благодаря общности их литературных интересов, о чем свидетельствует довольно живой обмен письмами и взаимными услугами, поддерживавшийся в течение долгих лет. Окончив в два года курс философии, Р. не пожелал продолжать в Киеве богословское образование, на завершение коего требовалось в то время четыре года, и перевелся около 1754 года в Московскую Духовную Академию, но здесь пробыл сравнительно недолго: когда, в 1755 году, в Москве был основан Университет и при нем учреждены две Гимназии — для дворян и для разночинцев, Рубан вышел из Академии, чтобы поступить в Университет; но так как, по действовавшим тогда правилам, в Университет нельзя было поступить прямо, без специальной подготовки при Университетских Гимназиях, то в одну из них должен был определиться и Р. Надо полагать, что он был зачислен в состав Гимназии для разночинцев, так как в сохранившихся списках "благородной гимназии" его имени не значится.
Р. выказал хорошие успехи и, по выдержании установленного экзамена, был, в числе первых воспитанников Гимназии, удостоен звания студента 27-го апреля 1759 г. Во время прохождения университетского курса Р. слушал, между прочим, лекции по риторике и стихотворству у H. H. Поповского, преподававшего также и в Университетской Гимназии.
По-видимому, под непосредственным влиянием этого профессора и создалась у Р. страсть к стихосложению, которой он остался верен до последних дней жизни. Первые шаги Рубана на литературном поприще также относятся еще к студенческим годам. Среди его товарищей по Университету было немало лиц, впоследствии выдвинувшихся на литературном поприще, как, напр., Д. И. Фонвизин, Ип. Ф. Богданович, С. Г. Домашнев, М. Д. Чулков и др. Некоторые из них уже и в то время принимали участие в журнале Хераскова "Полезное Увеселение". В этом же журнале начал сотрудничать и Рубан, поместив в 1761 г. свой первый литературный опыт — перевод с латинского: "Папирия, Римского отрока, остроумные вымыслы и молчание" ("Полезное Увеселение", т. III, стр. 135). Кроме стихотворства, риторики и других предметов, Р. обучался в Университете пяти иностранным языкам: латинскому, греческому, французскому, немецкому и татарскому и "за успехи в науках получал медали золотые и серебряные". В 1761 г. Рубан окончил курс в Университете, получив 12-го июня 1762 г. чин коллежского актуариуса Коллегии Иностранных Дел, и поступил вскоре на службу переводчиком турецкого языка в Запорожье, у Никитина перевоза на Днепре (ныне Никополь, местечко Екатеринославской губернии), где на его обязанности лежала выдача паспортов русским подданным, отправлявшимся по своим торговым делам в Крым. На этой должности Р. оставался, однако, недолго, покинув ее 10-го августа 1763 года и получив аттестат о своей службе из "Коша войска ее Императорского Величества Запорожского Низового". Вслед за тем Р. перебрался в Петербург и, по-видимому, продолжал служить по ведомству Коллегии Иностранных Дел, в то же время принимая деятельное участие в ряде журналов того времени и даже выступая с собственными изданиями.
Дальнейшая служебная карьера Р. складывалась следующим образом. 12-го июля 1767 г. он был произведен в чин коллежского переводчика и оставался в нем до 25-го февраля 1771 года, когда получил патент на чин коллежского секретаря; в мае 1773 года он, однако, оставил Коллегию Иностранных Дел и перешел на службу в Сенат — на должность протоколиста Межевой Экспедиции, под начальство генерал-прокурора князя А. А. Вяземского.
Но в Сенате Рубан оставался очень недолго: получив в 1774 году чин коллежского асессора, он, по приглашению князя Г. А. Потемкина, занял при нем должность секретаря.
В этой должности он оставался в продолжение 18 лет, постепенно повышаясь в чинах и исправляя по временам и другие служебные обязанности.
В 1775 г., после назначения князя Потемкина генерал-губернатором Новороссийской, Астраханской и Азовской губерний, Р. последовал за своим начальником на юг России в качестве человека, знакомого с этими местами по прежней своей службе переводчиком в Запорожье.
Будучи произведен 29-го сентября 1779 г. в надворные советники и оставаясь по-прежнему секретарем при Потемкине, Р. одновременно с этим был назначен временно исправлять должность Директора Новороссийских училищ; обязанности эти, впрочем, прекратились уже в следующем году. Вместе же с Потемкиным, который в декабре 1784 г. был назначен Президентом Военной Коллегии, в это учреждение был назначен и Р., заняв в Коллегии должность заведующего иностранной перепиской и переводчика деловых бумаг с польского языка. В этой последней должности Рубан оставался до самой смерти своей, дослужившись, в феврале 1786 г., до чина коллежского советника.
В одном из своих поздних стихотворных произведений, — а именно в рукописном посланий к графу П. А. Зубову, в январе 1794 г., поздравляя его с назначением членом Военной Коллегии, Р., между прочим, так характеризует свою службу: В Военной бо и я советником служу, Но не советую, а только превожу На русской польские патенты и дела. На службе его удерживала исключительно полная необеспеченность; в другом его послании — к графу Н. И. Салтыкову, написанном в том же 1794 г., находим следующее место: "Шестой же от роду имею лет десяток — и в жалованье весь мой состоит достаток, да разве мне своей деревней счесть Парнас, скотины же один, но ветхий уж Пегас". Эта же необеспеченность, как увидим ниже, неоднократно заставляла Рубана прибегать к помощи и покровительству вельмож-меценатов того времени, так как получаемого им жалования далеко не хватало на жизнь и на издание его произведений, Одно время у Рубана была надежда получить от Потемкина, при котором он прослужил 18 лет, в награду за усердие, поместье где-нибудь на юге России, но, по-видимому, смерть князя помешала ему осуществить это намерение;
Р. остался ни причем и следующим образом, не без горечи, сообщал об этих своих разбитых надеждах П. В. Пассеку: "Пять тысяч четвертей земли мне князь Тавриды давал, но на письме ее лишь зрятся виды; в поместье ж не пришла сия поднесь мне часть, и я не знаю, кто приял ее во власть, или казенною она осталася поныне". Вспоминая о своей службе при Потемкине, Рубан подчеркивает свою близость к князю и доверие, оказывавшееся последним своему секретарю: "Я из сенатских взят к нему секретарей, правителем его был письменных идей", говорит он в своем послании к А. Н. Самойлову; из этого же послания между прочим видно, что Рубан умел вообще жить в ладу со своим начальником: "Зрел милости его и гневы иногда, но гневы мне его не принесли вреда". К концу службы Рубан стал страдать слабостью зрения и слуха. К прежней нужде присоединились еще болезни, и положение Р. еще более ухудшилось.
Чувствуя себя не в состоянии продолжать службу, Р. в последние годы жизни не раз обращался к А. Н. Самойлову, графу H. И. Салтыкову и к другим лицам с просьбами о назначении ему пенсии.
В письме к А. H. Самойлову в январе 1794 г. он писал: "И в прозе, и в стихах и день и ночь трудяся, нередко бодрствовал, спать сутки не ложася; чрез то и зрение, и слух мой потерял и более служить уже не в силах стал". А в августе того же года он в следующих стихах излагал свою просьбу графу Салтыкову: "Не лишних требую при старости наград, но чтоб коллежских мне советников оклад, какой в сем городе по штатам утвердила (т. е. Императрица), — чтоб оный дать и мне по смерть определила или, ясней сказать, чтоб до последних дней мне семьсот пятьдесят в год пенсии рублей высоким повелеть изволила указом, и чтоб уволен я военным был приказом от службы, ибо я и слеп уже, и глух, лишился зрения и потерял мой слух". Но все хлопоты Р. о получении пенсии остались безрезультатными.
Не удалось ему также осуществить и другое желание — приобрести на старости хотя бы клочок земли, чтобы там безмятежно провести последние годы своей жизни. С подобной просьбой Р. обратился в последний раз к П. Б. Пассеку, когда тот был избран Президентом Вольного Экономического Общества; жалуясь в своем послании на свое одиночество и на полную необеспеченность, он писал: "Я бобылем живу и в горестной судьбине и нанимаю дом, хоть не весьма хорош, доколе есть еще в кармане царский грош; своей же нет земли ни четверти аршина; наследие мое — всех улиц грязь и тина, котору всякий день ногами я мешу". В самые последние дни его жизни кое-кто из друзей Р., стараясь его ободрить, советовал ему покинуть Петербург и поехать отдохнуть.
На Украйну звал его Курский Епископ Феоктист, а С. Г. Зорич приглашал его к себе в Шклов и даже выслал ему денег на поездку, но оба приглашения уже запоздали: разбитый болезнью Рубан не мог тронуться с места и вскоре после этого умер, так и не избавившись от тягостного чувства одиночества и вечной нужды. Как уже упоминалось выше, литературная деятельность Рубана началась еще со студенческой скамьи, но особенно ревностно предался он ей после переезда из Запорожья в С.-Петербург.
Уже в 1764 году он начал сотрудничать в журнале В. Д. Санковского "Доброе Намерение", поместив в нем ряд заметок.
Не оставляя и позднее сотрудничества в целом ряде журналов своего времени, В. Г. Рубан вскоре предпринял целый ряд самостоятельных изданий: трижды принимался он за издание периодических журналов, выпустил значительное количество как собственных трудов и переводов, так и произведений других лиц, опубликовывал исторические памятники, статистические сборники и справочники.
Из опубликованных им собственных его произведений значительная часть состоит из мелких изданий, часто даже из оттисков, на одном листе, различных торжественных од и надписей; но наряду с ними Рубаном было издано немало и капитальных вещей, имевших значение не только в его время, но сохранивших его и долгое время спустя.
Кроме журнала "Доброе Намерение", Р. сотрудничал также в "Парнасском Щепетильнике", издававшемся в 1770 г. М. Д. Чулковым, и в двух новиковских журналах — в "Трутне" в 1770 году и в "Живописце" в 1772 г. Но еще раньше этого, а именно в 1769 г., в лучшую пору деятельности сатирических журналов XVIII века, Р., замечая успех "Всякой Всячины" В. Г. Козицкого и "И то и се" Чулкова, решил выступить с самостоятельным органом. 21-го февраля 1769 г. начали появляться, под его редакцией и при участии С. Башилова, еженедельные периодические листки под заглавием "Ни то, ни се" (с эпиграфом из Проперция: "Maxima de nihilo nascitur historia"). Листки составлялись в прозе и в стихах, выходили по субботам и стоили недорого, как это явствует из двустишия, напечатанного на заглавном листе первого издания: Всяк, кто пожалует без денежки алтын, Тому ни То ни Се дадут листок один. Но, несмотря на успех, которым у нас пользовались в то время сатирические издания, журнал Рубана особенного успеха не имел. Причина этого в настоящее время ясна: Р., как редактор, как раз не обладал теми качествами, которые давали жизнь и смысл сатирической журналистике.
Его листки не отличались меткими нападками на темные стороны тогдашней действительности, мало было в них и искренности, простоты и задушевности.
В довершение всего сам Р. довольно смутно сознавал назначение и цель своего журнала.
По его собственным словам, одною из основных причин, побудивших его сделаться журналистом, было собственное самолюбие. "Эта страсть, говорит сам Рубан: будучи сопровождаема еще охотою показаться грамотными и желанием услужить публике, сделала издание сих листков необходимым". Но при этом он едва ли отдавал себе ясный отчет в том, какого же рода услугу он должен оказывать своим читателям; по крайней мере, характер самого журнала не представлял из себя чего-нибудь выдержанного.
Напротив, выражая свои редакторские взгляды, Р. находил необходимым "мешать поучения с увеселениями и угрюмость строгих правил умягчать какими-нибудь приятностями или закрывать прелестными цветами". В его журнале, поэтому, очень мало было сатиры, больше же прославления современного ему порядка вещей. Благодаря упомянутому же соображению, выбор статей для "Ни то, ни се", не был объединен какой-нибудь общей мыслью или направлением.
По обнародованной уже в № 1 журнала программе, содержанием его должна была являться "смесь, состоящая из прозы и стихов, сочинений и переводов.
И действительно, содержание "Ни то, ни се", можно сказать, оставалось верно этой программе, с тем только добавлением, что в нем отдавалось особенное предпочтение разного рода риторическим упражнениям.
Чуть ли не единственным исключением за все время издания журнала является статья: "План воспитания и вояжа Г***, им самим написанный", изображающая в преувеличенном виде невежество тогдашних педагогов-иностранцев и плачевные итоги их обучения и заключающая в себе элементы хоть и грубой, но все же сатиры.
Принимая самое близкое участие в ведении журнала, Р. старался, правда, оживить его эпиграммами и блестками остроумия, но чаще всего у него на это не хватало таланта и умения.
Как на пример таких неудачных попыток, можно сослаться на одну из статей № 1 журнала, обращавшуюся непосредственно к читателям: "Сочинение наше, говорилось там, — покажется читателям или полезно, или бесполезно, или ни то, ни другое.
Что до первого принадлежит, то мы обещаемся понести великодушно, если кто наше "Ни то, ни се" захочет превратить в нечто. Что же касается до второго, то мы не обязуемся ответствовать за тех читателей, которые из сего нашего затору произведут неприятную чувствам кислоту, а если случится третье, то мы уже будем не первые отягощать свет бесполезными сочинениями: между множеством ослов и мы вислоухими быть не покраснеем..." Помимо самого Р., поместившего в журнале ряд стихотворений и переводов, в нем принимали более или менее близкое участие С. Башилов, В. П. Петров, M. B. Попов и некоторые другие, менее известные писатели. "Ни то, ни се", несмотря на все свои недостатки, все-таки расходилось и даже год спустя было перепечатано, в 1771 году, вторым изданием, с сохранением всего прежнего содержания.
Но, тем не менее, не встречая особой поддержки со стороны читающей публики, оно не могло просуществовать даже всего года сполна и прекратилось на № 20, вышедшем 11-го июля. Впрочем, и выходил журнал не вполне регулярно: уже в июне случился перерыв, после которого сразу были выпущены четыре листа; эту задержку Р. объяснял тем, что "сочинители его (т. е. журнала), желая доставить себе возможность пользоваться приятностьми исходящей весны и начинающегося лета", разрешили сами себе месячный отпуск.
Прекращая выпуск в свет своего журнала, Р. в последнем листе этого издания поместил следующее стихотворное обращение к читателю, в котором не трудно подметить затаенную горечь от постигшей его неудачи.
Как ни старается автор скрыть свои подлинные чувства, прочесть их не составляет особого труда: "Уж нам “Ни то, ни се” наскучило писать, читатели, а вам наскучило читать.
К другим трудам свои мы обратили руки, но ныне публика терпеть не будет скуки. Здесь “Всяка Всячина” досель еще цветет, от ней “И то и се”, и с “Трутнем” “Смесь” растет, и пишется притом “Полезное с приятным”: предметов много есть и добрым, и развратным.
Для умножения забавы и отрад помесячно завел свою здесь почту ад. Пусть публика сии листы теперь читает, веселья с пользой ей “Ни то, ни се” желает, но ныне для чего окончилось оно, то в следующем здесь письме помещено". В упоминаемом же письме сообщалось, что редакция, убедившись на собственном опыте, как прилипчива болезнь "марать бумагу прозой", нашла на нее надежное лекарство в "многоделии", которого, "если дать добрый прием больному, то сколь бы в нем сия болезнь ни застарелась, то он, если не навсегда, то по крайней мере на несколько месяцев исцелится". Рассуждая далее о причинах неудачи журнала, Рубан приходит к следующим выводам: "...мы не угодили ни петиметрам, ни степенным людям: первым — потому что не грезили ни о нарядах, ни об модах, но о том жалеть нечего: ведь они и сами больны головою, однако не ломом, а пустотою в голове; а вторым — потому что мы писали на лоскутках, которых они и в руки не берут; они охотники до увесистых книг, но, по несчастию, прекратившаяся скоропостижно наша болезнь не дала нам времени сгромоздить ничего такого, что бы им руки обломить могло. Итак, осталось нам ожидать себе похвалы от одних здоровых людей, но, по несчастию, их очень мало"... Не удовлетворяя вкусам тогдашней читающей публики, "Ни то, ни се" было встречено недружелюбно и своими собратьями — другими периодическими журналами.
Чуть ли не с первого номера возгорелась ссора между ним и "Всякой Всячиной", особенно же усердствовала в этом отношении "Смесь", неоднократно ополчавшаяся против Рубана и его журнала.
Уже вскоре после появления в свет первых листов "Ни то, ни се" в "Смеси" было помещено "Рассуждение", в котором автор его, играя словом рубить и пользуясь сходством между этим словом и фамилией Рубана, осмеивал страсть последнего к стихотворству, В другой раз в той же "Смеси" было прямо сказано по адресу Рубана: "Сей стихотворец мог бы всползти на Парнас, но он не пишет стихи, а рубит их, как дрова". Наконец, не прошло без насмешек со стороны "Смеси" и прекращение журнала "Ни то, ни се". В своем 17-м листе она поместила следующую эпитафию: "Немного времени “Ни то, ни се” трудилось, в исходе февраля родившися на свет: вся жизнь его была единый только бред, и в блоху наконец в июле преродилось; а сею тварию презренно быв везде, исчезло во своем убогоньком гнезде". В последних стихах содержится намек на стихотворение: "Блоха, из Овидиевых фрагментов", помещенное в последнем листе журнала "Ни то, ни се". В наши дни журналу Рубана было приписано А. И. Незеленовым в его исследовании "Литературные направления в Екатерининскую эпоху" нигилистическое и материалистическое направление.
Что касается первого пункта этого обвинения, основанного на неверно понятом смысле стихотворения "Скажите, отчего родилось "То и се", в котором прославляется деятельность нулей, то его, по мнению Б. Л. Модзалевского (в его исследовании о литературной деятельности Рубана) вряд ли можно считать основательным, если не делать натяжек.
Но еще более неосновательно и второе обвинение, выводимое Незеленовым из стихотворения "Деньги", напечатанного во втором номере журнала.
Стихотворение это действительно представляет настоящий дифирамб деньгам, но, как бы предчувствуя возможность обвинения в материализме, Рубан сопровождает его объяснением, почему "Ни то, ни се" "загляделось так пристально" на презренный металл: "У голодных, — читаем мы в этом пояснении, — хлеб на уме, а мы недавно вышли из безсребренного Минервиных питомцев жилища [т. е. из Университета], где и слово “деньги” только в лексиконах видали... При всем том мы, не обинуясь, можем сказать, что не они нас взманили писать сии листки; но дело в том только состоит, что недостаток оных не дозволяет нам быть щедрыми". Признаваясь далее в том, что до издательской деятельности ему приводилось преимущественно вращаться в обществах, "где ничто так не маловажно, как деньги", Рубан говорит: "Потом, как выступили вдруг на такой театр, где почти все действия производятся деньгами, то не можно поверить, как мы были удивлены чудесами, творимыми от оных". Сопоставляя эти признания редактора-издателя "Ни то, ни се" с отмеченною уже выше постоянной его нуждой в деньгах и полной необеспеченностью, можно поверить их искренности, опровергающей какую бы то ни было пропаганду материализма.
Первая неудача на поприще журналистики не остановила Рубана, и уже в 1771 году он начал, со второй половины года, издавать (на счет купца М. Седельникова) новый еженедельный журнал — "Трудолюбивый Муравей". Новый журнал начал выходить как раз в такое время, когда все прежние Петербургские журналы прекратили свое существование.
Ставя себе целью увеселять публику и тем доставлять "сугубое удовольствие себе и читателям, сидящим во скуке без еженедельных новостей", Р. приглашал всех и каждого "к споспешествованию трудов своих" и обнадеживал их" в издание свое вмещать все присылаемые к нему сочиненные или переведенные в прозе и стихах пьесы, которые здравому рассудку и благопристойности противны не будут". Но "Трудолюбивому Муравью" не удалось по замыслу издателя "выходом своим оживотворить кости усопших своих собратий". Оценка с точки зрения "благопристойности" у Рубана на этот раз зашла еще дальше, чем при издании "Ни то ни се", заставляя его безжалостно исключать со страниц журнала как серьезную критику тогдашней общественности, так, наряду с ней, даже и невинную сатиру.
Он таким образом вторично остался глух к запросам своего времени и взял еще более неверный тон, чем в первый раз. "Трудолюбивый Муравей", не встретив поддержки, вскоре же прекратился, едва дотянув до конца 1771 г. В последнем выпуске журнала Р. сообщал, будто он удостоверился во внимании к нему читателей "великим, бывшим на листы его расходом во все время своего течения", и обещал в следующем же году выступить с новым еженедельным изданием; надо, однако, полагать, что это заявление не было вполне справедливым, да и не могло быть таковым, ибо читатель, оставшийся неудовлетворенным при издании "Ни то, ни се", вряд ли мог удовлетвориться "Трудолюбивым Муравьем" — тем более что издание последнего велось еще более безыдейно и представляло собрание материалов, не способное удовлетворить даже читателей, смотревших на литературу, как на лекарство от скуки и приятное препровождение времени.
Подавляющее большинство статей этого журнала представляло переводы французских и латинских писателей, к тому же выбранных наудачу, и в большинстве случаев было лишено не только общественного, но и литературного интереса.
Сотрудниками "Трудолюбивого Муравья", помимо многих лиц, скрывшихся под разными инициалами, выступали между прочим: В. И. Майков, И. У. Ванслов, М. Г. Спиридов и Дмитрий Грозинский — архимандрит Спасского монастыря в Новгород-Северске.
Сам же Рубан поместил в журнале несколько надписей в стихах и стихотворный же перевод из Лукиана: "Диоген и Александр". Исполнить обещание, данное читателям при прекращении "Трудолюбивого Муравья", — выступить в следующем году с новым еженедельным изданием Рубану не пришлось, но он все же не отказался от мало свойственной ему роли журналиста и с августа 1772 г. выступил с изданием сборников "Старина и Новизна"; вторая книжка сборника появилась в следующем, 1773 году и на ней издание окончательно прекратилось.
Содержанием своим оба сборника не отличаются от предыдущих издании Рубана: в них та же смесь стихотворений, оригинальных и переводных статей по самым различным вопросам, касающимся главным образом России; есть даже, между прочим, статьи, посвященные статистике, педагогии и духовному красноречию.
Есть основание полагать, что в сборники вошел материал, накопившийся для предполагаемого журнала; между прочим сам Р. в "предуведомлении" к І части "Старины и Новизны" заявлял, что побудительным мотивом к выпуску сборников явилось с одной стороны наличность значительного количества "сочиненных и переведенных прозаических и стихотворных разного содержания небесполезных рукописей", а с другой — желание "услужить публике, к чтению книг охоту имеющей". Интересно отметить, что в числе сотрудников "Старины и Новизны" встречается больше лиц, пользовавшихся в то время известностью; так, в ней участвовали: М. М. Херасков, княжна Е. С. Урусова, бывший наставник Рубана по Киевской Академии — Георгий Конисский, М. Г. и А. Г. Спиридовы, Петербургский митрополит Гавриил Петров, М. И. Веревкин, Н. Н. Бантыш-Каменский, Г. Н. Теплов и др.; наконец, В этом же издании впервые выступил на литературное поприще Державин, поместив в "Старине и Новизне" свой (анонимный) перевод с немецкого: "Ироида, или Письмо Вивлиды к Кавну". Самим Рубаном были помещены в этих сборниках, помимо многочисленных надписей и од, несколько стихотворных переложений молитв и загадок.
В "Старине и Новизне" обращает на себя внимание преобладание статей исторического содержания.
Это обстоятельство приобретает особенное значение ввиду дальнейшего направления литературной деятельности Рубана, выявившейся в издании целого ряда книг историко-географического содержания, памятников русской литературы и других сочинений как своих, так и чужих. Очевидно, годы издания "Старины и Новизны" приходится считать переходным периодом, когда окончательно определились наклонности В. Г. Рубана, и он, окончательно оставив поприще журналиста, променял его на более благодарную для себя стезю посильного служения обществу путем издания и составления полезных книг научного содержания.
Отдельные произведения этого рода были переводимы и издаваемы Рубаном и до 1772—1773 г., но ими он тогда как бы нащупывал почву и лишь в последующие годы окончательно и уже бесповоротно стал на избранный путь. В хронологической последовательности его научно литературная деятельность сперва исключительно состояла из переводов с иностранных языков — французского, латинского и греческого.
Так, еще в 1765 г. он напечатал книгу: "Настоятель Килеринский, нравоучительная история, сочиненная из записок одной знатной Ирландской фамилии", соч. д''Аржанса, перевод с французского.
Начав издание "Настоятеля" в 1765, Р. закончил его (в 6 частях) лишь в 1781 г. В 1770 г. появился "Канон Пасхи св. Иоанна Дамаскина", переложенный стихами.
Это издание выдержало в 1779 г. второе издание, а после смерти В. Г. Рубана, в 1821 году в Синодальной Типографии было отпечатано и 3-м изданием (на обложке оно ошибочно обозначено вторым).
В 1771 г. Р. перевел с латинского "Царский свиток, посвященный Греческому императору Иустиниану, диакона Агапита, состоящий из 72 глав" и "Карла Линнея наставление путешествующему", перевод с латинского, СПб. 1771 г.; в следующем же году была издана "Омирова Ватрахомиомахия, то есть война мышей и лягушек, забавная поэма"; в 1788 году этот перевод был издан вторично.
Начиная же с 1773 года, как мы уже указывали, издательская деятельность Рубана особенно усилилась и приняла более определенный характер.
Начиная с этого года, он составил и издал следующие собственные сочинения: в 1773 г. "Краткие географические, политические и исторические известия о Малой России, с приобщением украинских трактатов и известий о почтах, також списка духовных и светских тамо находящихся ныне чинов, числе народа и пр." Издание это имело успех и уже в 1777 году потребовалось второе издание его, а одновременно с ним Рубаном было составлена и издана в Петербурге "Краткая летопись Малыя России с 1506 по 1776 год, с изъявлением настоящего образа тамошнего правления и с приобщением списка прежде бывших гетманов, генеральных старшин, полковников и иерархов, також землеописания, с показанием городов, рек, монастырей, церквей, числа людей, известий о почтах и других нужных сведений". Между прочим, эта "Летопись" была переведена Шерером на французский язык, но без упоминания имени Рубана.
Самому Рубану в "Краткой летописи" принадлежит главным образом редакционная обработка, так как летописный свод событий до 1734 г. был прислан ему Георгием Конисским, более поздние события и списки начальствующих лиц сообщил А. А. Безбородко, а землеописание и прочие сведения составил кто-то из Украины.
В виде дополнения к "Краткой летописи" в том же году появилось "Землеописание Малыя России, изъясняющее города, местечки, реки, число монастырей и церквей и сколько где выборных казаков, подпомощников и посполитых по ревизии 1764 года находилось". Это "Землеописание" начинается топографическим очерком Малороссии и содержит довольно много статистических сведений.
Подробнее других описан Полтавский полк, почти о всех городах которого приведены краткие исторические данные; в конце "Землеописания" был приложен алфавитный географический указатель.
В 1775 г. Рубан выпустил "Любопытный Месяцеслов на 1775 год, являющий и на все простые лета, кроме високосных, числа или дни месяцев по старому и новому стилю"... Кроме чисто календарных сведений, это издание содержало в себе краткий перечень исторических событий и изобретений, роспись русских государей и лиц царствующего дома, краткие астрономические и почтовые известия, наставления садоводам и др.; но больше всего внимания было уделено истории русской духовной иерархии и историко-статистическому отделу, подробно описывающему наместничества, губернии, города, епархии, монастыри, церкви, кладбища, училища, аптеки и типографии. "Любопытный Месяцеслов" продолжал выходить и в следующие годы, а именно в 1776, 1778 и 1780 г., печатаясь в С.-Петербурге, и только в 1776 г. появился "Московский Любопытный Месяцеслов". В полном заглавии "Месяцеслова" Рубан, между прочим, указывал, что издает его "для пользы Россиян"; с этой же целью позднее им было выпущено несколько изданий различных справочников, в том числе: "Дорожник чужеземный и Российский и поверстная книга Российского государства...", СПб. 1777 г.; "Всеобщий и совершенный гонец и путеуказатель", СПб. 1791 г., разошедшийся тремя изданиями (второе в СПб. в 1793 г., а 3-е, посмертное, — СПб. 1808 г.); "Дорожный перечень, представляющий знатнейшие Российские и иностранные, в Европе и Азии находящиеся города", СПб. 1785 г.; "Историческая табель владетельных великих князей, царей и императоров всероссийских", СПб. 1782 г.; "Российский царский памятник, содержащий по абевегальному, т. е. азбучному, порядку краткое описание жизни Российских государей, их супруг и чад обоего пола, с показанием времени и места рождения, кончины и погребения оным, с приобщением панихидной росписи по дням и месяцам всего лета", СПб. 1783 г. Книжка эта, разосланная первоначально Рубаном по церквам, в короткое время выдержала шесть изданий, из них первые три — в течение одного 1783 г.; "Изъявление по полосам губерний, наместничеств и областей всей Российской Империи, с означением времени их открытия, звания их городов..., также и описания тамошних мундиров...", СПб. 1785 г.; "Краткий степенник владетельных Великих Князей, Императоров и Императриц Всероссийских", СПб. 1786 г.; "Посетитель и описатель Святых мест, в трех частях света состоящих, или путешествие Мартына Баумгартена, немецкой Империи дворянина и кавалера, в Египет, Аравию, Палестину и Сирию..., также История о нравах и обычаях тамошних народов, некоторых Государей и Государств, о их начале, происхождении и приращении или упадке...", перевод с латинского, СПб. 1794; "Геройский подвиг Екатеринославского корпуса егеря" (время и место издания не обозначено); "Изъявление настоящего образа правления Малыя России", СПб. (время издания не обозначено).
Уже из одного перечня изданных Рубаном книг не трудно заключить, что большинство их отвечало чисто практическим потребностям того времени и благодаря этому пользовалось успехом.
Но среди его трудов были и более выдающиеся, обратившие на себя внимание не только современников; из таких его изданий прежде всего следует остановиться на труде, посвященном жизни и деятельности Петра І. Сочинение это, носящее заглавие: "Начертание, подающее понятие о достославном царствовании Петра, Великого, с приобщением хронологической росписи главнейших дел и приключений жизни сего великого государя", СПб. 1778 г., — хотя и написано, по отзывам исследователей, под влиянием иностранной литературы о Петре, имело и свои достоинства, как выпуклая и умело составленная характеристика внешней и внутренней истории Петровского царствования; кроме того, ей предшествовала картина состояния России при Иоанне Грозном и его ближайших преемниках.
Посвящен был этот труд графу З. Г. Чернышеву.
Другим, еще более ценным изданием В. Г. Рубана было опубликованное им в 1779 г. "Историческое, географическое и топографическое описание С.-Петербург от начала заведения его с 1703 г. по 1751 год...", с 84 гравированными рисунками и портретом Петра Великого.
Составлено было это "Описание" первоначально А. И. Богдановым, помощником библиотекаря и архивариуса Академии Наук и было открыто Рубаном в Новгородской Семинарской библиотеке; но потом Р. дополнил его собственными изысканиями, снабдил предметным указателем и украсил издание гравюрами, изображающими строения, от которых теперь по большей части не осталось следа. Кроме того к "Описанию" был приложен список надгробий Александро-Невского монастыря, опять-таки теперь уже давно исчезнувших.
В 1903 г. А. А. Титов издал Дополнение к изданному Рубаном "Описанию Петербурга", составленное тем же Богдановым.
По словам исследователя истории Петербурга — П. Н. Петрова, — издание Рубана и до сих пор выгодно отличается от прочих материалов по истории столицы точностью и добросовестностью собранных сведений.
Тщательно составленное по архивным документам, оно и теперь еще сохранило ценность справочника благодаря обилию в нем исторического материала.
Издано оно было на средства князя Г. А. Потемкина и посвящено Екатерине II, коей, по словам издателя, "сей град всем своим великолепием и славою одолжен". Три года спустя после издания "Описания" Петербурга, в 1782 г., Рубаном было издано и "Описание Императорского столичного города Москвы". Этот труд не представляет уже такого интереса, как предшествующий, и ограничивается главным образом топографией Первопрестольной столицы и описанием ее церквей, присутственных и казенных мест. Любопытно только, что на обложке его Рубан именует себя "издателем описания Санкт-Петербурга", а это дает основание к заключению, что первое произведение пользовалось в свое время широким успехом и содействовало популярности издателя.
Наконец, В. Г. Рубаном в разное время было издано несколько исторических памятников, свидетельствующих о его желании сохранить для потомства эти старинные и важные материалы.
Занимаясь изданием их, Р., правда, не держался никакой системы, публикуя, вероятно, то, что попадалось ему под руку; но он понимал, что издание старинных памятников, "из челюстей едкие древности исхищаемых, нарочито умножило знание отечественной истории и обогатило природный язык, от многого чужеземных наречий введения оскудевать начинавший". В 1773 г. с этой целью им был издан "Поход боярина и большого полку воеводы Алексея Семеновича Шеина к Азову, взятие сего и Лютика города и торжественное оттуда с победоносным воинством возвращение в Москву". Памятник этот представляет из себя журнал А. С. Шеина о двух его экспедициях в Азов; он снабжен именным списком участвовавших в этом походе лиц; издание посвящено графу П. И. Панину.
Четыре года спустя, по распоряжению князя Г. А. Потемкина, Рубаном был издан в свет найденный в Оружейной Палате список "Устава ратных, пушечных и других дел, касающихся до воинской науки, состоящей в 663 указах или статьях в Государствование царей и Вел. Кн. Василия І Шуйского и Михаила Феодоровича... в 1607 и 1621 годах". Составленная по иностранным источникам Онисимом Михайловым, рукопись этого "Устава" представляет весьма интересный памятник начала ХVII ст., дающий ясное представление о способах ведения в то время военных действий.
При опубликовании "Устава" Р. пришлось затратить немало времени на разыскание утерянных чертежей (которые, однако, так и не нашлись), что сильно задержало печатание, так что вторая часть его могла появиться только в 1781 г. Редактируя текст "Устава", Р. позволял себе делать в нем произвольные поправки, хотя в предисловии к нему он и отрицает это, говоря, что в его издании "ничего в подлиннике находящегося не упущено, исключая явных некоторых погрешностей писцовых". Еще менее научно Р. обошелся с двумя другими изданными им памятниками: 1) "Пешеходца Василия Григоровича-Барского-Плаки-Албова, уроженца Киевского, монаха Антиохийского, Путешествие к Святым местам, в Европе, Азии и Африке находящимся, предпринятое в 1723 и оконченное в 1747 году", СПб. 1778 и 2) "Путешествие Московского купца Трифона Коробейникова с товарищами в Иерусалим, Египет и к Синайской горе в 1583 году", СПб. 1783 г. Первое из этих "Путешествий", пользовавшееся в ХVIII в. известностью, напечатано было Р. с значительными пропусками и изменениями, исправлением слога подлинника и т. п., что делает это издание совершенно неудовлетворительным в научном отношении.
Опущены в издании и все рисунки и чертежи, имевшиеся в подлиннике Барского, причем Р. мотивирует это тем, что "все виденные сочинителем места столь обстоятельно и живо описаны, что и без рисунков читатель совершенное понятие приобресть может". Но, несмотря на эти дефекты, "Путешествие" Барского выдержало четыре издания при жизни Р. и два — после его смерти (II изд. СПб. 1785 г.; III — посад Клинцы, 1788 г.; ІV — СПб. 1793 г.; V — СПб. 1800 и VІ — СПб. 1819 г.). Что касается второго "Путешествия, то с ним повторилось то же, что и с первым.
По словам И. П. Сахарова, занимавшегося сличением рукописей "Путешествия Коробейникова", Р. позволил в своем издании делать произвольные вставки и исправления слога. В предисловии к этому "Путешествию" Рубаном, между прочим, было высказано сомнение в принадлежности этого памятника Коробейникову.
Новейшие исторические разыскания вполне подтвердили эти сомнения Р., установив, что изданный им памятник в своей большей части является пересказом записок паломника 1552 г. Василия Позднякова.
Помимо исторических памятников, В. Г. Рубаном в разное время были изданы следующие чужие труды: 1) "Китайский мудрец, или наука жить благополучно в обществе, состоящая в наиполезнейших нравоучительных наставлениях, сочиненных древним восточным брамином.
Перевод с французского", СПб., І изд. 1773 г.; II — 1777 г., III — 1785 г. Автор перевода неизвестен, но, по догадкам самого Рубана, им был Сенатский протоколист Колосов; 2) "Энеида" Виргилия, перевод с латинского В. Санковского, с комментариями Рубана, СПб. 1775 г.; 3) "Слово о промысле Божии, вообще ко всему свету, и особливо к России", Гавриила Бужинского, произнесенное 11 октября 1720 г., с предисловием, написанным В. Г. Рубаном, СПб. 1776; 4) "Хоры на торжество мира с Отоманской Портой", соч. аудитором Иваном Селецким, СПб. 1776 г.; 5) "Путешествие английского Лорда Балтимура из Константинополя через Румелию, Болгарию, Молдавию, Польшу, Германию и Францию в Лондон", перевод с английского С. И. Плещеева, СПб. 1776 г.; II изд.—1778 г.; 6) "Гимназический или семинарский, то есть школьный наставник учащегося юношества, Генриха Милса, перевод с латинского Г. Данкова, СПб. 1781 г.; 7) "История философическая", сочинение Фридриха Генцкения.
Перевел с латинского К. Быстрицкий, СПб. 1781 г. Наряду с научной и издательской деятельностью В. Г. Рубан не порывал со своей давнишней страстью к стихотворству; можно даже сказать, что она с годами в нем возрастала.
Свои стихотворные произведения и переводы, — главным образом с латинского — он помещал либо в журналах, сотрудничая в 1776 г. в "Собрании Новостей", в 1779 г. в "Утреннем Свете", в 1780 г. в "С.-Петербургском Вестнике", в 1786 г. в "Растущем Винограде" и с 1791 по 1796 гг. в "Новых ежемесячных сочинениях", либо же издавал их отдельно.
Преобладающей формой его стихотворений являются либо оды, так распространенные в ХVIII в., либо "надписи", сочинявшиеся им на разные случаи.
В последние годы жизни стихотворная производительность Рубана достигла особенно значительных размеров, так как в стихах он вел даже свою личную переписку.
Сохранился записанный П. Ф. Карабановым рассказ о том, как Потемкин однажды поручил своему секретарю написать, вместо отношения, о выдаче 10000 рублей стихотворное послание в Соляную Контору.
Рубан пользовался в свое время малозавидной славой стихотворца-панегириста, и действительно можно сказать, что он не упускал случая выступать с прославлением сильных мира сего и прибегал к их покровительству очень часто. Как уже указывалось, единственным оправданием такого поведения Р. служит его постоянная необеспеченность, особенно усилившаяся к старческим годам, когда болезненное состояние давало себя сильно чувствовать.
К этому можно еще прибавить лишь указания на его скромность и довольство даже и незначительными благодеяниями со стороны покровителей и меценатов.
Так, между прочим, в одном из своих предсмертных посланий к Н. Н. Д. — Рубан заявлял: "...от других, не так достаточных людей я с удовольством в дар беру и сто рублей, и меньший дар цены с приятностью приемлю; от многих же совсем и ничего не взъемлю". Какими мелочами иногда приходилось Рубану довольствоваться в качестве подачки, видно, напр., из следующего "Щета забранных в зачет надгробия вещей": "Вы ласковы ко мне бывали всякий час: фунт чаю получил от вашего я сына и в ангел мой сукна для фраку три аршина, да вашей фабрики иголок двадцать шесть... — вот безуронная вам вся до нитки смета, чем своего снабдить изволили поэта". Сохранились и другие указания, за что приходилось Р. благодарить своих покровителей: известного богача С. С. Яковлева он благодарил (в стихах) за муфту и шубу, митрополита Гавриила — за бутылку меда, графиню Мусину-Пушкину — за манжеты, г-на Даева — за нюхательный табак и т. п. Нет, поэтому, ничего удивительного в том, что другие стихотворцы — современники Рубана упрекали его в пресмыкательстве с корыстными целями.
Один из них — В. В. Капнист не останавливается в своей "Сатире первой" перед следующим резким отзывом о Рубане: "Можно ли каким спасительным законом принудить Рубова мириться с Аполлоном, не ставить на подряд за деньги гнусных од и рылом не мутить Кастальских чистых вод". Другой его современник — граф Д. И. Хвостов заявлял, что Рубан "не иначе восходил на Парнас, как для прославления богатых и знатных особ". Это, конечно, преувеличение, так как нельзя отрицать за Р. довольно сильной страсти к стихотворству и помимо выгод, получаемых им от хвалебных од, но само собой разумеется, на основании одной этой страсти его нельзя еще назвать поэтом.
Сын своего времени, Рубан, как и большинство тогдашних русских стихотворцев, видел поэзию в рифме и выработал себе известный навык по части составления од и эпистол.
Являясь верным подражателем Ломоносова, он применял повсюду, вместо искреннего чувства и собственных переживаний, риторические сравнения, вдохновлялся чужими восторгами.
Все это делает его стихотворные опыты искусственными и тяжеловесными, что и обрекло их на полное забвение в потомстве.
То же самое приходится повторить и о большинстве его "надгробий". Только одна его надпись получила некоторую известность и пережила самого автора, а именно его "Надпись к камню, назначенному для подножия статуи Императора Петра Великого": "Колосс Родосский! свой смири прегордый вид И Нильских здания высоких пирамид Престаньте более считаться чудесами: Вы — смертных бренными соделаны руками! Нерукотворная здесь росская гора, Вняв гласу Божию из уст Екатерины, Прешла во град Петров чрез Невские пучины И пала под стопы Великого Петра". Эта надпись в свое время создала Рубану известность и долгое время считалась образцовой.
О ней упоминает между прочим Державин в своем рассуждении о лирической поэзии, указывая на нее, как на пример "правдоподобия"; Пушкин также считал ее удачной; она помещалась и во многих сборниках и хрестоматиях, как образец этого рода поэзии.
Впрочем, это мнение разделялось далеко не всеми, и эта же надпись вызвала насмешки со стороны Хемницера, посвятившего ей две эпиграммы.
Любопытно, что сам Рубан совершенно не замечал слабых сторон своей стихотворной деятельности; напротив, он был склонен считать себя "чистейшим ключом, прохладу подающим". В составленных им себе самому акростихах он ставит себе, между прочим, в заслугу то, что он "сколь часто говорил вдруг множество стихов, отличным связанных союзом пышных слов", сообщал свои рассуждения "в прекраснейших стихах" и "часто, в двух словах, давал преостры мненья". Нелегко даже перечислить все стихотворные упражнения В. Г. Рубана, тем более что далеко не все из них были им опубликованы.
Он поэтому был вполне прав, указывал на "множество" своих стихов.
Не следует, однако, думать, что писание их давалось ему очень легко: в оставшихся после него бумагах сохранились следы, как по многу раз приходилось ему менять один и тот же стих, а часто переделывать и целые стихотворения.
Наиболее крупные стихотворные произведения его принадлежат к числу переводных с латинского: "Две Ироиды, или Два письма древних героинь", соч. Овидия Назона, СПб. 1774; "Виргилиева Еклога Титир", СПб. 1777 г.; "Виргилия Марона Георгик, или О земледелии четыре книги", СПб. 1777 г.; "Ироида, или Письмо в стихах от Вриcеиды к Ахиллу", соч. П. Овидия Назона, СПб. 1791. Из собственных же стихотворных произведений Рубана, кажется, только один "Эпицинтион, или Неумирающая память славных дел светлейшего князя Г. А. Потемкина" выдержал два издания (І — в 1792 г., II — в 1794 г.), да его "Сочиненные и переведенные надписи на победы россиян над турками, одержанные в 1769 и 1770 г. и на другие достопамятности" вышли в 1771 г. отдельным изданием.
Напечатанные им послания, оды, надписи обнимают самые разнообразные случаи общественной и даже частной жизни тех лиц, к которым Р. приходилось обращаться за помощью или просто поддерживать с ними сношения.
В хронологическом описании трудов В. Г. Рубана, составленном А. Н. Неустроевым, перечислены, — между прочим, далеко не все изданные отдельно Р. стихотворения, даже не все — из хранящихся в Императорской Публичной Библиотеке.
Вот значительно пополненный нами перечень изданных Р. отдельными оттисками мелких его самостоятельных стихотворений и переводов: "Ода на кончину графини В. А. Шереметевой, последовавшую 1767 года", М. 1767 г.; "Ода, читанная в публичном по окончании погребения собрании при присутствии Св. Прав. Синода членов... на кончину... преосвященного Тимофея, Митрополита Московского и Калужского, последовавшую 18 апреля 1767 г."; "Ода на день рождения Императрицы Екатерины II", СПб. 1768 г.; "Ода в честь геройских дел победоносной Е. И. В. армии главного предводителя, князя А. М. Голицына над турками и татарами и на взятие Хотина", СПб. 1769; "Надписи к камню, назначенному для подножия статуи Императора Петра Великого", СПб. 1770; "Песнь на торжественное поражение и разогнание многочисленных Оттоманских сил, собравшихся на сей стороне Дуная, Российскими Имп. войсками, под предводительством главнокомандующего первой армией ген.-фельдм. и разн. орденов кавалера П. А. Румянцева, июля 7, 21 и 27 числ 1770 года и на занятие города Измаила"; "Ода Императрице Екатерине II на привитие оспы"; "Канон покаянный, переложенный стихами", СПб. 1770; "Памятник повседневный каждого православного христианина", М. 1770; "Стихи на великолепное здание соборной Исаакиевской церкви с приделом храма святых Кира и Иоанна, сооружаемое в С.-Петербурге", СПб. 1770 г.; "M. А. Мурета отроческое наставление", перевод с латинского, СПб. 1770; "Надпись на прибытие Его Сиятельства графа Алексея Григорьевича Орлова из Архипелага в С.-Петербург", СПб. 1771 г.; "Надпись на завоевание Крымских городов и на покорение их... князем Василием Михайловичем Долгоруковым в 1771 г."; "Надпись на благополучное возвращение Его Сиятельства графа Гр. Гр. Орлова из Москвы в С.-Петербург декабря 1771 г."; "Стихи на день рождения Императрицы Екатерины II", СПб. 1772; "Надпись на положение Екатериною Великою пред надгробие Петра I флага, взятого у турок в Архипелаге августа 29 дня 1772 г.", СПб. 1772; "Стихи на день рождения Его Императорского Высочества 20 сентября 1772 г."; "На день рождения Е. И. Высочества Благоверн.
Государя Цесаревича и Вел. Кн. Павла Петровича 20 сент. 1773", СПб.; "Элегия на смерть господина генерал-аншефа лейб-гвардии Измайловского полку подполковника, депутатского маршала и орденов Белого Орла, Ал. Невского и св. Анны кавалера Александра Ильича Бибикова, последовавшую к сожалению всех Оренбургской губернии в слободе Бугульме... Апреля 9 дня 1774 года"; "Надписи, изъявляющие достопамятности заключенного в Кучук-Кайнарджи в окрестностях Силистрийских, по ту сторону Дуная, у России с Портой мира 10 июля 1774 г."; "На пожалование Его Высокопревосходительству Григорию Алекс. Потемкину ордена св. Апостола Андрея 25 декабря 1774 года", СПб.; "Его Сиятельству Высокопревосходительному Господину генерал-фельдмаршалу, главнокомандующему в Императорском столичном г. С.-Петербурге, Сенатору, Е. И. В. генерал-адъютанту, действительному камергеру и разных орденов кавалеру князю Александру Михайловичу Голицыну на принятие начальства над Петербургом", СПб. 1774 г.; "Ода на день брачного сочетания их светлостей владеющего Курляндского герцога Петра и герцогини Евдокии Борисовны, урожденной княжны Юсуповой, февраля 23 дня 1774 г."; "Стихи Его Превосходительству господину генерал-поручику Гр. Ал. Потемкину", СПб. 1774: І. На прибытие его из армии в Петербург; II. На полученное им письмо, извещающее о пожаловании в генерал-адъютанты; III. На пожалование в генерал-адъютанты; IV. На тот же случай; V. На тот же случай; "Стихи, поданные ее Императорскому Величеству, при отшествии Ее Величества из Царского Села в Москву, 16 генваря 1775 г., в 11 ч. пополудни и удостоенные Высочайшего награждения, оказанием сочинителю оных Монаршей милости"; "Ода на истребление злодеев графом П. И. Паниным", M. 1775 г.; "Его Светлости Священные Римские империи князю Г. А. Потемкину на приобретение княжеского достоинства 22 марта 1776 г., в день именин сочинителя сего, и на получение королевских орденов Датского Белого Слона и Прусского Черного Орла", "Надпись, изъявляющая достопамятность времени, в которое получена первая весть заключения мира..."; "На великолепное торжество мира с Оттоманской Портою, продолжавшееся с 10 по 24 число июля 1775 г. в Москве на Ходынке", 1776 г.; "На заложение Его Имп. Высочеством Вел. Кн. Павлом Петровичем Петропавловской каменной церкви, при доме для морских инвалидов, 17 мая 1776 г."; "На обручение Их Имп. Высоч. Благоверного Государя Цесаревича и Вел. Кн. Павла Петровича и Благоверной Государыни Вел. Княжны Марии Феодоровны, урожденной Принцессы Виртемберг-Штутгардской, в Санктпетербурге 15 сент. 1776 г."; "На день тезоименитства Его Светлости князя Григ. Алекс. Потемкина 30 сент. 1777 г."; "Надпись на пожалование Его Превосходительству Семену Гавриловичу Зоричу Польских орденов Белого Орла и Св. Станислава, 26 ноября 1777 г."; "На пожалование Королевского Шведского ордена Меча Сем. Гавр. Зоричу, Ораниенбаум 1777 г."; "На пожалование Генерал-Майором и Кавалергардского полка корнетом Его Превосходительства С. Г. Зорича, 22 сентября 1777 г. в Санктпетербурге" ; "Стихи на день рождения Ее Величества Государыни Имп. Екатерины II 21 апреля 1778 г."; "На день рождения Елизаветы Тихоновны, супруги Надворного Советника Степана Силича Аничкова, 15 апреля 1778 г."; "Стихи на кончину ее Светлости Евдокии Борисовны, владеющей Герцогини Курляндской и Семигальской, урожденной княжны Юсуповой... последовавшую, в 33 лето от ее рождения, 8 июля 1780 года, в Санктпетербурге...", СПб. 1780 г.; "На пожалование Его Сият. князя Василию Василиевичу Долгорукову ордена св. Анны", СПб. 1781 г.; "Акростихи, поднесенные Его Светлости кн. Григ. Алекс. Потемкину на новый 1781 год"; "Гимн на бракосочетание их Сиятельств графа Франциска Браницкого, Великого коронного гетмана... и графини Александры Васильевны, урожденной Энгельгардовой, благополучно совершившееся ноября 8-го дня 1781 года"; "Список с надписи, вырезанной на мраморном монументе, покрывающем гроб Его Сият... князя Сергея Васильевича Мещерского...в Свято-Троицком Александро-Невском монастыре", СПб. 1781 г.; "Список с надписи, вырезанной на мраморном монументе, покрывающем гроб Михаила Гавриловича Вершницкого...в Троицком Александро-Невском монастыре", СПб. 1781 г.; "Стихи на день тезоименитства Его Светлости, кн. Григ. Алекс. Потемкина, 30 сент. 1781 г."; "Надпись к камню Грому, находящемуся в С.-Петербурге в подножии конного вылитого лицеподобия Имп. Петра Великого", СПб. 1782 г. (второе издание — в том же году на разных языках); "Краегранесие, изображающее свойство нравов благотворительного дворянина" (акростих этого стихотворения дает имя Михаила Леонтьевича Фалеева), СПб. 1783.; "Стихи на всевожделенное и всерадостнейшее рождение ее И. В. Государыни Вел. Кн. Елены Павловны, ко щастию всея России, последовавшее во град св. Петра Декабря 13 дня 1784 года"; "Благодарственные стихи Его Светлости... князю Гр. Алекс. Потемкину... за оказанную милость сочинителю сего новопринятием оного в высокое Его Светлости Начальство и покровительство",СПб. 1784; "Надписи, на новостроящийся ее Императорского Величества дворец близ Невских порогов, в 30 верстах от С.-Петербурга по Шлиссельбургской дороге при мызе Пелле", СПб. 1785 г.; "Акростихи, сочиненные на 28 июня 1786 года"; "Переписка учителя с учеником о летнем посещении, 1791 года и Елегия о славе стихотворцев, из Овидия, умершего в 1-м столетии по Р. Хр.", перевод с латинского 2-е изд., СПб. 1791 г.; "Лавры, прозябшие на юге, из побед, Императорским Российским воинством над турками одержанных в окончании 1790 года поражением и пленением оных на Кубани, взятием Измаила и других, по обеим сторонам Дуная, в Бессарабии и Булгарии лежащих турецких городов и крепостей, под главным начальством высокоповелительного господина генерал-фельдмаршала, Екатеринославских войск великого гетмана, многих орденов кавалера и проч. Светлейшего Князя Гр. Ал. Потемкина-Таврического", СПб. 1791; "Дифирамб пану Фаддею Костюшке, разбитому и взятому в плен с предводимыми им польскими мятежниками при замке Мачевице, в 60 верстах от Варшавы 29 сентября 1794 года; "Пеан, или Песнь на победы, одержанные генералом графом Алекс. Вас. Суворовым-Рымникским над мятежниками Польскими в окрестностях города Бреста Литовского, близ Крунчитского Монастыря при реках Муховице и Буге, текущем в Вислу, 6 и 8 сент. 1794 г.", СПб. 1794; "Его Высокопревосходительству Александру Николаевичу Самойлову 5-го октября 1794 г."; "На маловременное наводнение, приключившееся в С.-Петербурге на Петровском острову 20 июля и на бывший там после оного праздник в лагере Корпуса чужестранных единоверцев того же июля 26 дня 1794 г."; "Ода на торжественный день восшествия на престол Е. И. В. Екатерины II Императрицы и Самодержицы Всероссийской 28 июня 1795 г."; "Ода на торжественный день тезоименитства Е. И. В. Благоверные Государыни, Великие Княжны Марии Феодоровны 22 июля 1795 г."; "Парнасский цветок на память в Бозе почивающие Благоверные Государыни, Великие Княжны Ольги Павловны", СПб. 1795; "Письмо Его Высокопреосвященству Самуилу, Митрополиту Киевскому и Галицкому из Санктпетербурга 20 августа 1795 года"; "Пук цветов Парнасских, в память в Бозе почившему Ивану Ивановичу Бецкому", СПб. 1795; "Стихи в память Его Высокопревосходительства Александра Александровича Нарышкина, ее Императорского Величества обер-шенка, скончавшегося во граде св. Петра 21 мая 1795"; "Послание Российской музы к Овидию, знаменитому Римскому стихотворцу, об учреждении и открытии Вознесенской губернии", СПб. 1795 г. Кроме перечисленных отдельных изданий стихотворений, В. Г. Рубану принадлежат также и следующие, время выхода которых в свет неизвестно: "Епистола Генерал-Аншефу П. Б. Пассеку", СПб.; "Епистола графу Г. А. Потемкину", СПб.; Его Высокопревосходительству Григ. Алекс. Потемкину, господину генерал-аншефу, командующему легкой конницей... Государственной Военной Коллегии Вице-Президенту, Новороссийскому генерал-губернатору и войск, там поселенных, главному командиру, Ее Императорского Величества генерал-адъютанту, действительному камергеру, лейб-гвардии Преображенского полка подполковнику и орденов Росс. Св. Александра Невского и Св. Великомученика и победоносца Георгия;
Польских: Белого Орла и Св. Станислава и Голстинского Св. Анны кавалеру" (заключающие четыре надписи); "Надпись к Санкт-Петербургской Пантелеймоновской церкви, что на Фонтанке, противу Летнего дворца и саду"; "К портрету Александры Васильевны Енгельгардовой, Е. И. В. Фрейлины"; "К портрету Варвары Васильевны Енгельгардовой, Е. И. В. Фрейлины"; "К портретам трех сестер Александры, Варвары и Екатерины Васильевны Энгельгардовых". Как уже у поминалось, далеко не все стихотворные произведения Р. попадали в печать; лишь за два последние года его жизни в оставшихся после него бумагах накопилось немало неизданных его посланий, писем в стихах и т. п. Среди них встречаются как знакомые имена благотворителей Рубана, так и ряд новых: А. Н. Нарышкин, епископ Тверской и Кашинский Ириней, П. Е. Родзянко, Феоктист епископ Белогородский и Курский, граф И. А. Ферзен, И. П. Хмельницкий, П. А. Бакунин, гр. П. В. Завадовский, духовник Императрицы Савва Исаев и др., с которыми Р. поддерживал переписку и сношения.
Кроме того, известно, что он своими сочинениями обратил на себя внимание таких лиц, как граф П. А. Румянцев, П. Д. Еропкин, граф П. И. Панин, князь А. А. Безбородко и Георгий Конисский, и находился с ними в переписке.
Почти все самостоятельные стихотворения Р. носят характер од и посланий; как на исключение, можно указать на стихотворения: "К Черной речке" и "Песня рабочих"; последнее стихотворение любопытно также и тем, что носит совершенно несвойственный творчеству Рубана игривый характер.
Последние стихотворения Р. были напечатаны уже после его смерти в 1796 г.; одно из них: "Стихи на кончину графа Ф. Г. Орлова" были изданы отдельным оттиском, а другое: "Размышление о надгробиях и общая эпитафия" — помещено в СХХ части "Новых Ежемесячных Сочинений". Подводя итог более чем тридцатилетней литературной деятельности Рубана, приходится поневоле быть скромным и согласиться с оценкой его биографа — Б. Л. Модзалевского, что лишь в деле собирания и обнародования историко-географических материалов, полезных как для современников, так и для потомства, Рубан "занимает довольно видное место среди многочисленных "трудолюбивых муравьев" Екатерининского времени"; что же касается остальных областей литературы, в которых Рубан принимал участие, то, как журналист, он оказался не в состоянии понять дух своего времени, а как поэт — не был одарен талантом.
Принимая некоторое участие в общественной деятельности, В. Г. Рубан в 1774 г. вступил в образовавшееся в Москве, при тамошнем Университете "Вольное Российское Собрание", а в сентябре 1777 года был избран действительным членом Вольно-Экономического Общества.
Будучи, как издатель, в то же время и страстным библиофилом, Р. собирал повсюду рукописи и книги для своей библиотеки; но вообще жить ему приходилось более, чем скромно; после его смерти не осталось ничего, кроме долгов, и для уплаты их собранные Рубаном книги были проданы с молотка.
Умер В. Г. Рубан в С.-Петербурге 24-го сентября 1795 г. и был погребен на Большеохтенском кладбище, близ паперти Георгиевской кладбищенской церкви.
По словам А. H. Неустроева, его могила сохранялась вплоть до 1850 г. и была покрыта двухаршинной плитой, на которой мелкими буквами была высечена надпись, дававшая чуть ли не полную биографию этого литературного труженика.
Но позднее его могила была срыта по распоряжению кладбищенского начальства и теперь на этом месте образована площадка.
После смерти Р. в Петербурге была издана брошюра: "Памятник на кончину Российского песнопевца коллежского советника В. Г. Рубана", а граф Д. И. Хвостов, посетив в 1799 г. могилу Рубана, написал следующее надгробие, напечатанное им в сборнике "Аониды" (кн. III, стр. 148): Здесь Рубан погребен; он для писанья жил; Надгробописец быв, надгробну заслужил.
Портрет Рубана, написанный с него в 1786 г. масляными красками Ал. Клепиковым, находится в Имп. Академии Наук, а снимки с него были воспроизведены в исследовании Б. Л. Модзалевского о Р. в "Русской Старине" 1897 г. и в издании Великого Князя Николая Михайловича "Русские портреты ХVIIІ и XIX ст.", т. IV. Б. Л. Модзалевский, Василий Григорьевич Рубан. (Историко-литературный очерк), СПб. 1897 г. (оттиск из "Русской Старины" 1897 г., август, стр. 393—415); А. Н. Неустроев, Литературные деятели XVIII века. І. Вас. Григ. Рубан, СПб. 1896 г.; Н. С. Тихонравов, Сочинения, т. III, ч. I, М. 1898 г., стр. 163—181, прим., стр. 24—25; Рукописи Имп. Публичной Библиотеки, F. ХІV, № 46, т. І и II; там же хранятся его патенты на чины и письма к нему Георгия Конисского (напечатанные Б. Л. Модзалевским в "Русской Старине" 1896 г., № 11); Н. И. Новиков, Словарь писателей, изд. СПб. 1867 г., стр. 95; Н. Обручев, Обзор рукописей и печатн. памятн., относящ. до истории военного искусства в России, СПб. 1853 г., стр. 21; А. Пыпин, История русской литературы, изд. 2-е, 1903 г" т. II, стр. 204, т. IV, стр. 190; А. И. Незеленов, Литерат. направления в Екатерининскую эпоху, СПб. 1889 г., стр. 81—85; С. А. Венгеров, Русская поэзия, вып. VІ, стр. 338—344; С. К. Смирнов, История Московской славяно-греко-латинской Академии, M. 1855 г., стр. 253; А. H. Афанасьев, Русские сатирич. журналы 1769—1774 гг., M. 1859 г., стр. 3, 11—14, 16, 23, 24, 34; "Исторический Вестн." 1890 г., т. 40, статья И. Р. Тимченко-Рубан: Из воспоминаний о прожитом, стр. 332—333; "Русск. Старина" 1872 г., т. V, стр. 467; 1891 г., т. LXXII, стр. 595; 1892 г., т. LXXV, стр. 426; В. И. Аскоченский, Киев с его древнейшим училищем-Академией, К. 1856 г., ч. II, стр. 139, 204—205; П. И. Страхов, Краткая История Академической Гимназии, М. 1855 г., стр. 3—4; С. П. Шевырев, История Московского Университета, М. 1855 г., стр. 59, 93; Справочный энциклопедический словарь, под ред. А. В. Старчевского, СПб. 1855 г., т. IX, ч. II, стр. 219; "Книжный Вестник" 1865 г., стр. 293; "Смесь" 1769 г., лист 12, стр. 96; Е. Ф. Шмурло, Петр Великий в русской литературе, СПб. 1889 г., стр. 98; П. Н. Петров, История С.-Петербург, СПб. 1884 г., стр. 3; И. П. Сахаров, Сказания русского народа, т. II, СПб. 1849 г., стр. 136; "С.-Петербургские Ведомости" 1795 г., № 89, стр. 2004; "Сын Отечества" 1821 г., ч. 71, № 30, стр. 191; "Опыт трудов Вольного Российского собрания", М. 1775 г., стр. 17; Продолжение "Трудов Вольного Экономич.
Общества" 1779 г., ч. І, Реестр членам; там же 1795 г., ч. 50; "С.-Петербургский Вестник" 1780 г., июнь, стр. 446; И. И. Хемницер, Сочинения, СПб. 1873 г., стр. 362; Словарь Русских светских писателей, Митроп.
Евгения, 1845 г., т. II, стр. 151; Опыт историч. словаря о Росс. писателях, Н. Новикова, СПб. 1772 г., стр. 191; "Журн. Мин. Народн.
Просвещ." 1898 г., № 1, стр. 170; Н. Н. Булич "Сумароков и современная ему критика", стр. 122; "Русские портреты ХVIIІ и XIX ст.", изд. Великого Князя Николая Михайловича, т. IV, стр. 66; "Русский Вестн." 1811 г., № 5, ч. XIV, стр. 11—34; А. Скальковский, История Новой Сечи, изд. 3-е, Одесса. 1885 г., ч. І, стр. 225; Л. Весин, Обзор учебников географии, стр. 52, № 15; "Заволжский Муравей" 1883 г., №3; "Финский Вестник" 1845, т. III, стр. 223—5 (ст. А. В. Старчевского "Очерк историч. деят. в России до Карамзина"); Письмовник Курганова, 6-е изд., СПб. 1796, ч. II, стр. 21—24; И. Божерянов, Невский проспект, СПб. 1903, стр. 256—7; Кн. Н. В. Голицын, Портфели Г. Ф. Миллера, М. 1809, стр. 95, 107; Гр. Д. И. Хвостов, Стихотворения, 1830 г., т. V, стр. 157, 321, 382; Б. Н. Алмазов, Сочинения, т. II, М. 1892, стр. 484; В. А. Олешев, "Вождь к истинному благоразумию и к совершенному счастию", СПб. 1780, стр. 167; "Сын Отечества" 1823, ч. 83, стр. 134; С. Артемьев, Описание рукописей, хранящихся в библиотеке Имп. Казанского Университета, СПб. 1882, стр. 34—40, 68—72; "Русское Обозрение" 1896, № 9, стр. 339; Н. Сушков, Московский Университетский Благородный Пансион, прилож., стр. 87; "Иллюстрация" 1846 г., № 9, стр. 133, столб. 1; Н. Собко, Календари и месяцесловы, Берлин 1880, стр. 36, 37, 38; Проповедь на блаженную кончину в Бозе почившего Св. Прав. Синода члена Преосвящ.
Тимофея, митропол.
Моск. и Калужского, последовавшей 18 апреля 1767 г.", М. 1766 (см. заглавный лист); Г. Н. Геннади, Словарь, т. III, М. 1908; В. П. Семенников, Материалы для истории Русской литер. и для словаря писателей, II, 1915; его же "Русские сатирич. журналы 1769—1774", СПб. 1914; его же "Собрание, старающееся о переводе иностр. книг", СПб. 1913 (со снимком с автографа Р.). А. Ельницкий. {Половцов} Рубан, Василий Григорьевич (1742—1795) — русский писатель; обучался в киевской духовной академии, потом в московской славяно-латинской академии, в университетской гимназии и в московском университете.
В 1761 г. напечатал свой первый литературный труд — перевод с латинского: "Папирия, римского отрока, остроумные вымыслы и молчание" (в журнале "Полезное Увеселение"). Служил в коллегии иностранных дел переводчиком турецкого языка и находился в Запорожье для выдачи паспортов русским, ехавшим в Крым; позже был секретарем при князе Потемкине; с 1778 г. состоял исправляющим должность директора новороссийских училищ, а в 1784 г. перешел в военную коллегию.
В похвальных гимнах, написанных Р., искреннего чувства почти нет; везде господствует риторика.
Так, в оде на привитие оспы императрице Р. сравнивает Екатерину со змием, которого Моисей вознес на древо для спасения народа.
Особенную известность Р. приобрел среди современников своими похвальными надписями в стихах; некоторые из них были изданы под заглавием "Сочиненные и переведенные надписи победы Россиян над турками и на другие достопамятности" (СПб., 1771). В этих надписях столь же мало оригинальности, как и в одах; большая их часть воспевает благодеяния покровителей Р. Самая знаменитая из них "Надпись к камню, назначенному для подножия статуи императора Петра Великого" (отд. изд., СПб., 1770), начинающаяся стихом: "Колосс Родосский! свой смири прегордый вид". С 1764 г. Р. был сотрудником журналов "Доброе намерение" (1764), "Парнасский щепетильник" (1770), "Трутень" (1770) и "Живописец" (1772), помещая в них переводы с французского, немецкого языков, а также оригинальные стихотворения.
С 1769 г. Р. начал издавать свой еженедельный журнал "Ни то, ни се"; цель журнала, по его словам, была "услужить публике"; статей сатирического содержания почти нет; выбор статей случайный, не объединенный общей мыслью.
Журнал просуществовал лишь 5 месяцев; в 1771 г. вышел вторым изданием.
В 1771 г. Р. издавал журнал "Трудолюбивый Муравей", еще менее замечательный.
В 1772 и 73 гг. Р. издал две книжки, под заглавием "Старина и Новизна" — нечто вроде альманаха; статьями и материалами по русской истории это издание выгодно отличается от прежних журналов Р. Затем Р. издал: "Поход боярина и большого полку воеводы А. С. Шеина к Азову" (СПб., 1773), "Устав ратных, пушечных и др. дел, составленный в 1607 и 1621 гг. Онисимом Михайловым" (СПб., ч. I, 1777; ч. 2, 1781), "Пешеходца Василия Григоровича Барского путешествие к св. местам и т. д." (СПб, 1778; 2 изд., 1785), "Землеописания Малой России" (СПб., 1777), "Краткая летопись Малой России с 1506 по 1776 гг." (СПб., 1777; летопись была ведена генеральными малороссийскими писарями, бывшими при гетманах), "Начертание, подающее понятие о достохвальном царствовании Петра Великого" (СПб., 1778), "Историческое, географическое и топографическое описание Санкт-Петербурга, от начала заведения его, с 1703 по 1751 гг." (СПб., 1779; составлено Г. Богдановым по архивным документам и до сих пор представляет драгоценную справочную книгу, благодаря обилию исторического материала; украшено множеством гравюр зданий, ныне несуществующих), "Описание императорского столичного города Москвы" (СПб., 1782), "Изъявление по полосам губерний, наместничеств и областей всей Российской империи" (СПб., 1785), "Любопытные месяцесловы" на 1775, 1776, 1778 и 1780 гг. (кроме календарных сведений — летопись исторических событий, статьи по географии, астрономии, генеалогические таблицы российских государей и т. д.), "Дорожник чужеземный и российский" (СПб., 1777), "Всеобщий и совершенный гонец и путеуказатель" (СПб., 1791; 3 изд., 1808), "Историческая табель владетельных великих князей, царей и императоров всероссийских" (СПб., 1782), "Российский царский памятник, содержащий краткое описание жизни российских государей" (СПб., 1783, 6 изд.), "Краткий степенник владетельных великих князей, императоров и императриц всероссийских" (1786). Ср. Б. Л. Модзалевский, "В. Г. Р., историко-литературный очерк" (СПб., 1897); А. Н. Неустроев, "В. Г. Р." (подробный хронологический перечень его сочинений, переводов, изданий и журнальных статей, СПб., 1896); "Сочинения Н. С. Тихонравова" (т. 3, М., 1898). {Брокгауз} Рубан, Василий Григорьевич ученый, писатель, редактор журналов: "Ни-то-ни-се" и "Трудолюбивый муравей"; р. 1739 г., † 1795 г. {Половцов}
