Пестковский Станислав Станиславович

Пестковский С. С. (1882—1937; автобиография). — Родился я в средней помещичьей семье в Польше, в имении Келчиглов Калишской губ., 3 декабря 1882 г. До десятилетнего возраста я провел мое детство почти безвыездно в этом имении.

Уже с 4-летнего возраста меня обучали грамоте, а затем языкам (французскому и немецкому), географии и истории.

Последняя была всегда и осталась до сих пор моим любимым предметом.

Это, отчасти, объясняется моей заинтересованностью в истории Польши, заинтересованностью, возбужденной во мне моими родителями, горячими польскими патриотами.

В десять лет я поступил в классическую гимназию в Лодзи. Прямо из тихой деревенской обстановки я попал в шумный промышленный город. Здесь я подвергся сразу разным влияниям, имевшим большое значение для моей судьбы.

Классическая казенная гимназия в эпоху "деляновского" режима имела много общего с царской казармой.

Этот казарменный режим уже с низших классов вызывал "бунтарское" настроение у большинства юношества.

Лишь небольшая группа "маменькиных сынков" — подчинялась режиму.

Будучи весьма патриотически настроен, я живее, чем многие другие товарищи, чувствовал гнет русификаторской деятельности гимназии и, будучи весьма крепкого здоровья и горячего темперамента, вскоре стал одним из вожаков бунтарской массы. В лодзинских условиях эта бунтарская школьная масса всегда держала связь с так наз. уличными элементами, т. е. детьми рабочих.

Я очень скоро приобрел много знакомств в этой последней среде. Большую часть свободного времени я проводил на улице с пролетарской молодежью.

Наше времяпрепровождение в этом возрасте (от 10 до 15 лет) сводилось, главным образом, к играм и разным хулиганским выходкам.

Тем не менее это время имело для меня большое значение: оно разрушило во мне поклонение "аристократическим принципам", вынесенное мною из дому, и дало моему "патриотизму" радикальное демократическое направление.

Приблизительно с 15-летн. возраста я начинаю принимать участие в тайных патриотических кружках польской молодежи.

В то же самое время у меня развивается наклонность к чтению более серьезных книг. Из общеизвестных книг, имевших самое большое влияние на образование моего мировоззрения, выделяю: 1) "Историю цивилизации" Бокля, 2) "Историю отношений между верой и разумом" В. Дрэпера.

До тех пор, пока познакомился с этими книгами, я был верующим католиком.

После прочтения их ударился в атеизм.

Тогда-то я стал тяготиться патриотическими "обществами". В этих обществах господствовал клерикально-консервативный дух, развиваемый партией "национальных демократов" (толка Длювшаго), руководившей националистическим движением польской молодежи.

В 1900 г. в 6-й класс нашей гимназии поступил Зигмунд Дроздович, тесно связанный с ППС. Это был очень способный юноша, романтическо-социалистического направления.

Он начал в нашей среде социал-патриотическую агитацию и вскоре организовал "союз польской социалистической молодежи". Я стал активным членом этого союза, т. е. стал работать фактически под руководством ППС. Но вскоре ППС перестала меня удовлетворять.

Дело в том, что с того времени, как я стал "критически мыслящим" юношей, я больше всего тяготился показной сентиментальностью и мещанством мысли польского общества, польской интеллигенции и примкнул к социализму потому, что он мне обещал разрыв с "обществом", а ППС пыталась установить мост между пролетариатом и "обществом". Поэтому я весьма скоро стал разочаровываться в социал-патриотизме.

Весной 1902 г., будучи еще связан с ППС, я основал первый мой рабочий кружок из моих личных знакомых, рабочих большой текстильной фабрики Бенниха в Лодзи. Вскоре после этого я вошел з контакт с польскими социал-демократами.

Здесь самое большее влияние оказал на меня Иосиф Биренцвейг (умерший впоследствии во время заключения в Варшавской цитадели в 1904 г.). С тех пор я стал социал-демократом.

Для моего марксистского развития сильное влияние имели статьи Розы Люксембург, где блестяще критиковался польский социал-патриотизм.

В начале 1904 г. я был арестован в первый раз по делу лодзинской организации СДП и Л. и заключен в Варшавскую цитадель.

Во время заключения я прочел несколько научных книг, в том числе политическую экономию А. Богданова и Железнова, которые немного укрепили мое мировоззрение.

Но самое сильное влияние на мое развитие имела революция 1905—1906 гг. Эта революция в Польше отличалась особым обострением классовой борьбы.

Мне пришлось все время в качестве нелегального работать в самой гуще пролетарских масс. Для моего развития сильное влияние имели несколько экономических забастовок, где я был организатором.

До октября 1905 г. я был членом лодзинского комитета СДП и Л, затем членом комитетов Ченстоховского, Варшавского и Домбровского каменноугольных бассейнов.

У нас в Польше, вследствие очень малого количества интеллигентов в партии, не был проведен принцип строгого разделения труда, и поэтому мне приходилось работать агитатором, пропагандистом, техником, литератором и даже организатором боевых дружин.

Осенью 1906 г. я был арестован по делу ченстоховского комитета СДП и Л и в августе 1907 г. приговорен Варшавским военным окружным судом к 4 годам каторжных работ. Каторжный режим в послереволюционное время отличался особой жестокостью.

В большинстве каторжных тюрем, где я отбывал срок, начальство старалось сжить со свету политических каторжных.

Поэтому очень часто обстановка была такова, что немыслимо было работать.

Несмотря на то, мне за время моей каторги удалось довольно основательно проштудировать "Капитал" Маркса, многие сочинения по политической экономии, философии и довольно основательно познакомиться с историей международного и русского рабочего движения.

Наказание я отбывал в Варшавской, Ломжинской, Смоленской и Александровской (в Сибири) каторжных тюрьмах.

Весной 1911 г. я вышел на поселение в Иркутскую губ., в Тутурскую волость.

Два месяца спустя я бежал оттуда и был арестован в Иркутске.

После 6 месяцев тюрьмы был отправлен обратно в Тутурскую волость.

Летом 1912 г. я был арестован в той же волости карательной экспедицией жанд. ротмистра Соловьевича и водворен опять в Иркутскую тюрьму по обвинению в участии в "Сибирской боевой дружине", анархистского характера организации, с которой я не имел ничего общего.

После года заключения был отправлен опять на поселение в Карапчанскую волость Киренского уезда. Осенью 1913 г. совместно с Владиславом Пляттом я удрал из ссылки и прибыл за границу.

Поселился сперва в Кракове.

Здесь встречался иногда с Лениным, Зиновьевым и Каменевым, главным образом у Ганецкого.

Считая Краков захолустьем, я переехал летом 1914 г. в Бельгию, в Льеж. Здесь меня застала война. В Льеже я был арестован по приказу германского командования, но был временно освобожден под надзор полиции.

Воспользовавшись этой передышкой, я в компании нескольких русских и бельгийцев пешком тайком переправился в Голландию, а затем в Лондон.

В Лондоне я поступил в университет и занимался в знаменитой библиотеке Британского музея. Но уже в 1915 г. был вынужден искать работы в качестве рабочего, так как Польша была занята немцами и всякий приток денежных средств из дому прекратился.

Я поступил на работу в качестве помощника электромонтера на лондонские трамваи.

Одновременно я поступил в Британскую социалистическую партию, где работал активно, стоя близко к ЦК, и в тред-юнион торгово-промышленных служащих, где вскоре стал членом районного комитета.

Все это дало мне возможность довольно основательно познакомиться с английским рабочим движением, что, в свою очередь, сильно расширило мой горизонт.

В Лондоне я состоял все время членом большевистской секции РСДРП совместно с Литвиновым, Клышко, Керженцовым, Гольцманом и мн. др. В начале 1916 г. образовалась в Лондоне социалистическая международная комиссия для борьбы за право политических эмигрантов.

Я был в этой комиссии представителем большев. секции.

Эта комиссия, под предлогом борьбы за права политических эмигрантов, вела широкую антимилитаристскую работу среди английских тред-юнионов и навлекла гнев английской полиции.

От ареста спасла нас Февральская революция.

В июне 1917 г. я вернулся в Петроград.

Стал работать сперва управделом петербургского совета профсоюзов, а затем, с корниловского восстания, членом секретариата центр. компартии большевиков под непосредственным руководством покойного Я. М. Свердлова. 24 октября Ф. Дзержинский от имени петербургского военно-революционного комитета отправил меня брать главный телеграф.

Я занял телеграф без выстрела и в течение 10 дней оставался комиссаром телеграфа.

После этого я был назначен, против моей воли, управляющим Гос. банком, но после трех дней отпросился в отставку.

Затем до лета 1919 г. работал сперва членом коллегии, а затем заместителем наркома в Нар. Ком. Нац. Эта работа имела для меня большое воспитательное значение.

Моим непосредственным руководителем был Сталин.

Кроме того, я принимал участие почти в всех заседаниях Совнаркома под председ.

Ленина. Если вообще я заслуживаю название "государственного человека", то этим я обязан, гл. обр., этой совнаркомской школе и руководству Ленина и Сталина.

Летом 1919 г. я был назначен председателем военно-революционного комитета Киргизского края. Летом 1920 г. во время наступления поляков я отпросился на западный фронт, где работал сперва помощником, а затем начальником политического управления фронта.

Эту работу на фронте я считаю самой приятной в моей жизни. В 1921 г. я был назначен председателем русско-украинской делегации пограничной комиссии с Польшей.

Летом 1922 г. я перешел на партийную работу, в которой пребывал вплоть до моего назначения летом 1924 г. полпредом СССР в Мексике. [С 1926 заместитель председателя, секретарь ЦК МОПР, позже в Коминтерне, затем на научной работе.

Необоснованно репрессирован, реабилитирован посмертно.] {Гранат}