Левитов Александр Иванович
— беллетрист; род. 20-го июня 1835 г. в селе Добром, Лебедянского уезда, Тамбовской губернии, ум. 4 января 1878 г. в Москве, в университетской клинике.
Сын дьячка Николаевской церкви села Доброго.
Детство его прошло в убогой обстановке. 8-ми лет от роду Левитов был помощником отца в его сельской школе. Летом дядя Левитова, семинарист, учил его по истории словесности Галахова, рассказывал ему, во время прогулок, о знаменитых писателях и их произведениях; вскоре Левитов поступил в уездное духовное училище; поступив затем в семинарию, он зачитывался Пушкиным, Лермонтовым, Гоголем, Диккенсом, Теккереем и Шиллером; он умел поддерживать литературные интересы и в других, так что вскоре вокруг него образовался кружок, в котором происходили по вечерам чтения.
В семинарии Левитов начал писать юмористические стихотворения; инспектор стал его преследовать и за чтение иностранных авторов и за "сочинительство", запрещал то и другое.
Застав однажды Левитова с товарищами на квартире за чтением "Мертвых Душ", инспектор высек его. Это так подействовало на юношу, что он заболел.
В 1855 г. Левитов, вместе с одним товарищем, пешком отправился в Москву, чтобы поступить в университет.
В Москве не оказалось возможным немедленно получить стипендию, жить же без поддержки было решительно нечем, и друзья отправились в Петербург тоже пешком, чтобы поступить в Медико-Хирургическую академию, куда Левитов и был принят в том же 1855 г., но в следующем за какую-то историю был исключен и отправлен в г. Шенкурск фельдшером, для выслуживания, в качестве казенного стипендиата, исключенного из академии, затраченных на него денег; в 1857 г. он был переведен в Вельск, в 1859 г. — в Вологду.
В Шенкурске Левитов написал свой "Сельский праздник". В 1858 г. он получил свободу и в августе пешком явился из Вологды в Лебедянь к замужней своей сестре.
Весною 1860 г. Левитов опять пешком отправился в Москву, зарабатывая себе на хлеб писаньем в волостных правлениях.
Прибыв в Москву, он долго бедствовал, почти нищенствовал, наконец через одного наборщика типографии "Русского Вестника" передал рукопись своего рассказа "Ярмарочные сцены" Ап. Григорьеву, а тот — Каткову;
Катков в 1860 г. дал Левитову место помощника секретаря редакции;
Левитов ободрился и опять мечтал об университете; но он не в силах был избавиться от несчастной страсти к вину, которая развилась в нем во время ссылки, и вскоре потерял место в редакции.
В 1861 г. он жил печатанием своих очерков в "Московском Вестнике", "Времени" ("Ярмарочные сцены" и "Сладкое житье"), в "Русской Речи" ("Целовальничиха") и в других московских журналах и посещал лекции профессоров.
В 1862 г. Левитов переселился в Петербург, печатал свои вещи в "Искре", "Библиотеке для Чтения" и "Русском Мире". В 1865 г. он сдал при Петербургском университете экзамен на звание уездного учителя русского языка, получил место учителя в Ряжске, вблизи от родины, но скоро бросил его, переехал в Москву, где давал уроки, постоянно бросая и меняя занятия от несчастной своей слабости.
В 1868 г. он поселился в Сергиевской пустыни и здесь написал "Ни сеют, ни жнут", "Бесприютный" и статьи для "Будильника" и "Искры". В 1870 г. Левитов взял место помощника начальника станции на Николаевской ж. д., но через полгода бросил и это место. Болезнь его усилилась, работы шли плохо; единственным средством существования было издание его сочинений.
Периоды трезвости становились все меньше и меньше; так он тянул до самой кончины.
Левитов обладал настоящим литературным талантом.
Он — писатель народного горя, которое он знал хорошо.
Произведения его полны поэзии и чувства; у него не было большого литературного уменья, многие вещи его написаны без плана, и это их крупный недостаток; но, благодаря талантливости автора, иногда это самое отсутствие плана и цельности придает его произведениям какую-то оригинальность.
Левитов писал то, что он сам испытал.
В очерке "Мое детство" он представляет дом, в котором родился и провел первые годы своей жизни; "Петербургский случай" знакомит с временем его учения; "Степная дорога" рисует его путешествия пешком по России и т. д. Лучшие из очерков отличаются искренней грустью.
Наиболее тяжелое впечатление производят "Горе сел, деревень и городов" (1867 г.), "Московские норы и трущобы" (1868 и 1874 гг.), "Крым", "Грачевка", "Ни сеют, ни жнут", "Степные дороги", "Аховский посад" и др. В 1879 г. появилось последнее произведение Левитова: "Говорящая Обезьяна". В 1884 г. сочинения Левитова были изданы Солдатенковым в 2-х томах. В это издание вошел и очерк "Всеядные", написанный Левитовым незадолго перед смертью.
Собрание сочинений Левитова, 1884 г., со статьей Нефедова.
Изд. Солдатенкова, т. I, стр. 1—139. — Прил. к журналу "Север", 1905 г. — Изд. т-ва "Просвещение", 1911 г. — Скабичевский, "История новой русской литературы" и "Беллетристы-народники". — Ник. Энгельгардт, "История русской литературы XIX ст.". — А. Н. Пыпин, "Беллетрист-народник 60-х годов" ("Вестник Европы", 1884 г., т. VІІI, стр. 648—684). — Засодимский, "Из литературных воспоминаний" ("Русское Богатство", 1881 г., кн. 12). — Златовратский, "Из литературных воспоминаний" ("Почин", сборник 1895 г.). — Венгеров, "Левитов А. Н." (Энциклопедический словарь Ефрона, т. 33, стр. 437—439). — Буренин В. П., Критические очерки ("Новое Время", 1884 г., № 2924). — "История русской литературы XIX в.", т. III (изд. т-ва "Мир"). {Половцов} Левитов, Александр Иванович — выдающийся писатель из народной жизни. Род. 20 июня 1835 г. в торговом селе Добром, Лебедянского у., Тамбовской губ., в семье дьячка.
Дьячок был человек оборотливый, содержал постоялый двор, открыл у себя школу и Л. уже восьми лет был "подмастерьем" у отца и вел целый класс. Небольшая семья много трудилась, нередко даже непосильно, но жила безбедно и дружно и, в общем, детские годы Л. прошли привольно и ласково.
Они наложили неизгладимый отпечаток на его мягкую, поэтическую и немного экзальтированную натуру.
Лучшие страницы его нестройных, но часто полных истинной поэзии произведений — те, в которых он обращается мыслью к золотой поре своего детства, к воспоминаниям о безбрежной шири родной степи. Чувство природы, воспитанное тем, что мальчик пользовался каждой свободной минутой, чтобы убегать в окружавшую Доброе степь, было чрезвычайно развито в Л.; он зорким глазом истинного художника подмечал в ней самые мимолетные оттенки и умел их передавать ярко и обаятельно.
Его описания придонских степей принадлежат к лучшим образцам русского пейзажа.
Учился Л. в лебедянском духовном училище и тамбовской семинарии и шел одним из первых.
Под конец учения семинарское начальство, всегда недолюбливавшее Л. за "сочинительство" и увлечение светскими книжками, стало особенно преследовать его и подвергло его однажды, накануне перехода в высший класс, телесному наказанию, вследствие чего он заболел нервной горячкой и затем бросил семинарию.
С несколькими рублями в кармане он пешком добрел до Москвы, потом перебрался в Петербург и поступил (1855) в медико-хирургическую академию.
На мать Л. внезапное крушение надежды скоро видеть сына священником подействовало потрясающе; она с горя умерла.
Отец вскоре женился вторично и разошелся с детьми; брат и сестра Л. должны были пойти по чужим людям и терпеть всякие невзгоды.
Страстно привязанный к своей семье, особенно к сестре, Л. глубоко страдал, отчасти потому, что считал себя виной семейного разгрома, а еще более потому, что над ним самим в тоже время разразилось несчастье, лишавшее его возможности чем-нибудь облегчить горе близких.
Через год после вступления в академию, вследствие какой-то истории, Л. очутился в Шенкурске, с обязательством отслуживать в качестве фельдшера стипендию, которую получал, будучи в академии.
Что эта была за история, о которой Л. никогда ничего не говорил даже самым интимным друзьям — осталось неизвестным; но почти нет сомнения, что в ней не было ничего политического.
Двухлетнее пребывание в жалком городишке оказало гибельное влияние на весь ход жизни Л. При полном отсутствии какого бы то ни было интеллигентного общества, да и по приниженному положению своему, Л. поневоле завел знакомства с людьми, все развлечения которых состояли в отчаянных попойках и картеже.
Это развило в нем вынесенную еще из семинарии привычку к вину до степени страшной болезни.
И если исконная русская слабость и в жизни некоторых других писателей-"разночинцев" 50-х и 60-х гг. отразилась весьма печально, то в жизни Л. она прямо сыграла роль роковую.
Другим сверстникам Л. она только подточила и сократила жизнь, а Л. она самую жизнь превратила в истинно мученическую борьбу с неумолимым недугом.
В своем отчаянии Л. обращался даже к помощи знахарей, лечивших от запоя, и на время как будто получал облегчение.
Но проходил месяц, другой, недуг возобновлялся с неудержимой силой, и он снова, по собственному его выражению, начинал "зверски жрать водку", доходя при этом до того, что полиция подбирала его на улице в состоянии белой горячки.
Несчастная слабость Л. отразилась и на его творчестве.
Добрая половина его произведений посвящена "запивойству", игре пьяного воображения, пьяным галлюцинациям и т. д. Они производят иногда такое впечатление, будто ничего кроме бесшабашного пьянства и пьяного распутства и нет в русской жизни. Промучившись два года в Шенкурске, пробыв затем год в Вологде, Л. получил свободу.
Весной 1859 г. он почти без грошатронулся в путь, чтобы свидеться с родными, но добрался до Лебедяни только через полгода, потому что не только прошел пешком все огромное расстояние, но еще по дороге останавливался в селах и за какой-нибудь рубль нанимался работать целую неделю над приведением в порядок дел волостного управления.
В его горемычной жизни наступает теперь некоторый просвет; в общем, начало 60-х годов является самым счастливым периодом жизни Л. Поселившись в 1860 г. в Москве, он хотя и бедствовал вначале, но, благодаря счастливойслучайности, познакомился с Аполлон.
Григорьевым, который сразу оценил оригинальный талант Л. и пристроил его в качестве секретаря редакции передового тогда "Русского Вестника". Ободранный и обтрепанный жилец трущобных комнат "с небелью" внезапно превратился из бездомного пролетария в человека со светлыми надеждами на будущее.
Он знакомится со многими писателями, встретившими дебютантатепло и приветливо; очерки его появляются один за другим в "Московском Вестнике", "Времени", "Рус. Речи", "Библ. для Чтения" и др.; на них обращают внимание.
Л. приободряется и даже внешность его меняется; он становится франтом и если и запивает, то довольно умеренно.
Но уже к середине 60-х гг. Л. окончательно превращается в неисправимого бродягу, мечущегося в безысходной тоске, вечно кочующего из Петербурга в Москву и обратно, пробующего пристроиться то учителем в Ряжске, то воспитателем одного из московских пансионов, то на железной дороге, но нигде не выживающего больше одного-двух месяцев, потому что всякая способность к правильному образу жизни в нем совершенно исчезла, под влиянием его ужасной страсти.
Материальное положение все время было отчаянное; приходилось ютиться с подругой жизни — простой, по преданной швеей, — в подвалах, на чердаках и Бог весть в каких трущобах, питаться впроголодь, одеваться в лохмотья.
Редкими исключениями являются недолгие светлые промежутки, вроде конца 1871 г. и начала 1872 г., когда Л. был фактическим редактором иллюстрированного журнала "Сияние". Особенно мучительны были последние 5 лет жизни Л. Заработок был ничтожен, здоровье окончательно надломлено, литературное положение подорвано вечными авансами из редакций, в уплату которых Л. давал одни наброски и отрывки.
Нужда делала Л. настоящим пролетарием; он жил жизнью последних подонков общества, голодал и холодал.
В последнем градусе чахотки он жил в нетопленой комнате; чтобы добыть из какой-то мелкой редакции 5 рублей, он в декабрьскую стужу вышел из дому в легком летнем пальто и жестоко простудился. 4 января 1877 г. Л. умер в моск. университетской клинике.
Художественное дарование Л. очень значительно.
Из всех писателей-народников выше его в этом отношении стоит только один Глеб Успенский.
Прежде всего Л. — удивительный рассказчик.
Буквально из ничего создавал он все свои очерки и рассказы.
В них нет ни интриги, ни завязки, ни развязки, нет вообще и тени того, что называется сюжетом.
Автор завладевает вниманием читателя благодаря уменью сообщать интерес каждой мелочи, которой коснется.
Его произведения представляют собой своего рода "искусство для искусства", где неважно, что автор рассказывает, а как. Другая замечательная сторона таланта Л. — его тонкий юмор, в связи с необыкновенно выразительным и характерным языком.
Л. недаром опускался в неизведанные до него глубины русской жизни; он вынес оттуда богатейший запас оригинальных слов и оборотов, чисто — русского, хотя подчас и чисто-кабацкого остроумия.
Вообще стиль Л. чрезвычайно ярок и колоритен.
Рядом с этими внешними достоинствами и внутренние качества таланта Л. очень замечательны.
Основная черта всех без исключения рассказов Л. — глубокая задушевность и мягкий, поэтический колорит.
Живое чувство и потребность отвлечься от прозы жизни Л. пронес невредимым через все тяжелые испытания своей горемычной жизни. Как бы мрачно и безнадежно он ни начинал рассказ, но стоит ему мимоходом коснуться чего-нибудь ему дорогого: детства, природы, гибнущих сил и т. д. — и он весь преобразовывается: пессимизм уступает место задушевнейшему лиризму, порывам детски-чистой и незлобивой души. Обращаясь, однако, к тому, какое употребление сделал Л. из щедро отпущенных ему от природы даров, нельзя не придти к заключению, что всем отдельным качествам таланта Л. недоставало единства, связующего цемента.
Он не создал ни типов, ни миросозерцания, ни сколько-нибудь полной картины столь глубоко изученного им быта. Отдельных черт, отдельных положений и настроений в произведениях Л. целая сокровищница, но ансамбля — никакого.
Ряд превосходных уголков и этюдов, набросанных широкой, сочной и яркой кистью, а картины нет. Человеком определенной партии Л. не был; усиленные попытки некоторых критиков сделать из него печальника народного горя весьма мало соответствуют содержанию его произведений.
Уже одно то, что значительнейшая часть их посвящена ворам, проституткам, сводням, целовальникам и т. под. люду совершенно исключает возможность превратить Л. в писателя тенденциозно-демократич. направления.
Нельзя также причислять его к писателям, идеализирующим народ. В огромном большинстве случаев левитовский "народ" наводит ужас своим глубоким нравственным падением и никаких симпатий не возбуждает.
Правда, часть его рассказов вышла под тенденциозным заглавием: "Горе сел, дорог и городов" — но едва ли это заглавие не придумано издателем для лучшего сбыта книги и во всяком случае оно совершенно не соответствует содержанию книги. Никакого достойного сочувствия "горя" нет в этом изображении шоссейных попрошаек, пристанодержателей, родителей, сбивающих своих дочек, и прочего, как его автор сам окрестил, "беспечального народа", который "не сеет, не жнет". Слабая сторона творчества Л. объясняется тем, что, вышедши из народа и всю жизнь прожив с ним, он, однако, не составил себе ясного представления о коренных очертаниях его духовной физиономии.
У Л. не было определенного угла зрения, внутренней планомерности; творчество его какое-то бесцельное, беспредметное и потому не оставляющее прочного следа в памяти.
Автор совершенно не осмысливает изображаемого и в результате получается утомительное ощущение калейдоскопического мелькания.
Первые рассказы Л. были собраны в 1865 г, под загл. "Степные очерки". Они выдержали 3 изд., постоянно дополняемые новыми очерками.
Из всех произведений Л. "Степные очерки" пользуются наибольшей популярностью.
Другие отдельные издания: "Бабушка Маслиха" (СПб., 1868); "Дворянка.
Выселки" (СПб., 1868); "Московские норы и трущобы" (2-е изд., М., 1869; вместе с М. А. Вороновым); "Соседи" (СПб., 1868); "Уличные картины" (СПб., 1868); "Горе сел, дорог и городов" (М., 1874). К. Т. Солдатенковым изд. "Собрание сочинений Л.", с портретом Л. и обстоятельной статьей Ф. Д. Нефедова (М., 1884). Ср. А. М. Скабичевский, "Беллетристы-народники" (СПб., 1888) и "История нов. рус. литер." П. В. Засолимский, в "Русском Богатстве" (1882); H. H. Златовратский, в "Почине" (М., 1895). С. Венгеров. {Брокгауз} Левитов, Александр Иванович писатель-беллетрист; род. 1836 г., † января 1877 г. {Половцов} Левитов, Александр Иванович [1835—1877] — писатель-народник.
Род. в бедной семье дьячка в селе Добром, Тамбовск. губ. Учился в Лебедянском народном училище и в губернской семинарии.
Не окончил курса вследствие жестокого обращения с ним семинарского начальства и, выйдя из предпоследнего класса, отправился в Москву пешком, чтобы поступить в университет.
Из Москвы Л. через короткое время переехал в Петербург, поступил там в Медико-хирургическую академию, но вскоре был оттуда исключен и за участие в студенческом политическом кружке сослан в Шенкурск Вологодской губ., а затем в Вологду.
По истечении трехлетней ссылки поселился в Москве.
К концу 50-х гг. относятся первые беллетристич. опыты Л., которые печатались в "Зрителе", "Биб-ке для чтения", "Современнике", "Развлечении", "Русской речи", "Времени". С середины 60-х гг. Л. вел кочевую жизнь, переезжая из города в город и меняя профессии.
Сильная нужда, подчас доходившая до нищеты, в соединении с приобретенным в ссылке алкоголизмом и туберкулезом быстро подорвали силы Левитова.
В январе 1877 он умер в клинике Московского университета.
По своей классовой принадлежности Л. — разночинец, представитель той мелкобуржуазной демократии, которая вышла на общественно-политическую арену в эпоху 60-х гг. В пределах разночинства Л. занимает однако свое особое место. Если Шеллер-Михайлов, Омулевский и др. представляют преимущественно мелкое городское мещанство, если Слепцов — представитель деклассировавшегося дворянства, перешедшего на рельсы мелкобуржуазной идеологии (ср. его повесть "Трудное время"), то Л. генетически связан с наиболее "упадочными" прослойками мелкой буржуазии капиталистического города и разоренной деревни.
Главное произведение Л. — "Степные очерки" (2 кн., 1875). В первом из этих сборников встает во всей своей неприглядной наготе жизнь московских закоулков и зловонное дно столичных трущоб.
Внимание Л. привлечено бытом отвратительных вертепов большого города, картинами нищеты, пьянства, грязного разврата и обитателями этих вертепов — проститутками, спившимися чиновниками, босяками, ворами, пропойцами — людьми, сломленными жизнью и опустившимися на дно. Не менее безотраден и другой сб. произведений Л., посвященный его дорожным впечатлениям, "сельским улицам", мягкая почва которых не спасает людей от "позорного страдания", от горя, тянущегося во всей его жизни, "как обоз какой нескончаемый". "Родит горе степного человека, и оно же его, по нашей пословице, в ранний гроб кладет... Смотрит на все это степной человек каждый день божий до того, что и на светлое солнышко взглянуть ему некогда, да и нельзя никак проглянуть к нему, потому что не столько заслоняют его от хороших глаз пыльные столбы, вздымаемые страданием и нищетою, сколько те громадные, все небо занимающие клубы, которые вздымает на наших улицах глупая, чванливая, но богатая спесь, когда она с крикливым хвастаньем, заглушающим всякий человеческий голос, валит по посаду впереди и вслед за горем, страдающим и нищенствующим". Был ли Л. народником? Некоторые исследователи его творчества (напр. И. Игнатов) отрицали это, считая Л. поэтом "стихийного горя", не только крестьянского, но и общечеловеческого, отмечали у него отсутствие печали по народу, идеализации деревни и пр. Вся эта этически-импрессионистская аргументация не выдерживает научной критики — уже в приведенной выше цитате из "Степных очерков" говорится о "богатой спеси", которую Л. неоднократно противопоставлял нищете.
Правда, Л. никогда не поднимался до изображения процессов классовой борьбы, но это — слабая сторона очень многих народников, в особенности раннего периода.
Наконец неправильно утверждение и об идеализации народниками крестьянства — в творчестве Г. Успенского и Каронина-Петропавловского она отсутствует, и творчество Л. не отделено пропастью от творчества других писателей.
Вместе с целым рядом других разночинских писателей Л. является художником крестьянской демократии, хотя социальные проблемы заострены у него менее сильно, чем напр. у Решетникова и у Г. Успенского.
Своеобразие стиля Л. раскрывается в его беллетристических жанрах, среди которых гл. место принадлежит очерку.
Очерки Л. не блещут правильностью яз., последовательностью развития действия, композиционным единством, столь характерными для дворянской литературы; по удачному выражению Скабичевского, очерки Л. представляют собой "лиро-эпические импровизации". Л. тяготеет здесь к бытописи, к объективному показу своих героев.
Отсюда — обилие внешних деталей обстановки, красочных диалогов; все это вместе с исключительной широтой круга наблюдения делает Л. одним из самых видных очеркистов-шестидесятников.
Л. любит называть свои зарисовки "сценами" ("сцены сельской ярмарки", шоссейные типы, картины и сцены), любит облекать их в рамку "воспоминаний" ("из воспоминаний временнообязанного", "из дорожных воспоминаний"). Бытовым зарисовкам его часто свойственен языковый гротеск (ср. напр. заглавие посмертного очерка: "Завидение муской, дамской и детской обуви"). Л. является наконец прекрасным мастером интерьера ("Московские трущобы") и пейзажистом ("Степные очерки"), неизменно связывающим картины природы с действием единством эмоционального тона. "Я остановился и слушал эти рыдания по степному, почти общему горю: по всему полю тяжким стоном стояли они, и слушая их, мне казалось, что им мало этого поля; я желал, чтобы слезы, вызвавшие их, рекой многоводной зашумели по всему миру земному, потому что плакала ими неутешная мать". Авторской речи Л. свойственны периодичность и музыкальность, богатство эпитетов и метафор, прекрасно соответствующих лирической насыщенности его очерков.
Библиография: I. Собр. сочин. Левитова, с предисл.
А. Измайлова, в 8 тт., изд. "Просвещение", СПб, 1911; Избранные сочин. Левитова, в 2 тт., в настоящее время издает "Academia". II. Нефедов Ф. Д., Левитов как писатель и человек, "Вестник Европы", 1877, III; Eго же, А. И. Левитов, вступ. ст. к I т. Собр. сочин.", М., 1884; Пыпин А. Н., Беллетрист-народник 60-х гг., "Вестник Европы", 1884, кн. VIII; Игнатов И. Н., А. И. Левитов, в "Истории русской литературы XIX века", изд. "Мир", т. III; Айхенвальд Ю. И., Силуэты русских писателей, т. III (неск. изд.). III. Мезьер А. В., Русская словесность с XI по XIX ст. включительно, ч. 2, СПб, 1902; Владиславлев И. В., Русские писатели, изд. 4-е, Д., 1994 К. С. {Лит. энц.}
