Каченовский Михаил Трофимович
— профессор Московского университета, род 1-го ноября 1775 г. в Харькове, ум 19 февраля 1842 г. Происходил из небогатой греческой семьи Качени.
Первоначальное образование он получил в Харьковском коллегиуме, откуда вынес хорошее знание древних языков.
На четырнадцатом году лишившись отца, Каченовский должен был оставить учение и поступить на службу — урядником в Екатеринославское казачье ополчение.
В 1793 г. он перешел на гражданскую службу в харьковский губернский магистрат, но через два года возвратился к службе военной — сперва в Таврическом гренадерском, а затем в Ярославском пехотном полку. Неожиданные события совершенно изменили судьбу Каченовского: в 1801 г. Ярославский полк, стоявший в Москве, назначен был в корпус Корсакова, следовавший в Швейцарию, а полковому квартирмейстеру Каченовскому поручено было продать ненужные вещи, в числе которых был порох. Увлекаясь страстью к чтению, погруженный в это время в изучение Вольтеровой Генриады, Каченовский запустил это дело, а затем приказал своим рядовым продавать вещи гуртом, забыв, по неопытности, что для продажи пороха нужно свидетельство коменданта.
За это он подвергся аресту и был бы отдан под суд, если бы генерал-лейтенант Дурасов не взял вины на себя. Заключение на гауптвахте оказалось счастливым для Каченовского обстоятельством.
Тут он познакомился с капитаном С. Н. Глинкой, будущим издателем "Русского Вестника", и от него получил "Примечания на историю России Леклерка" Болтина и другие книги. По замечанию П. А. Плетнева "это случайное событие решило и будущее поприще и будущий в науке характер Каченовского". — "В Каченовском, говорит Плетнев, на всю его жизнь остались от первых напечатлений мыслящей силы Болтина эта наклонность к историческим исследованиям и это скептическое настроение, которое впоследствии сообщилось многим из его слушателей, поддерживаемое подражанием подобному же учению в Германии". Освобожденный из-под ареста, Каченовский вышел в отставку и поступил библиотекарем к гр. А. К. Разумовскому.
Обширная библиотека Разумовского послужила богатым источником для начитанности будущего ученого.
Ученая карьера Каченовского начинается в 1805 г., когда он получил, по предложению Разумовского, попечителя Московского университета, звание магистра философии и был назначен преподавателем риторики и русского языка в академической гимназии.
На литературное поприще Каченовский выступил несколько ранее — с 1799 г. появляются его переводы и оригинальные статьи в журнале "Ипокрена", а с 1803 г. в "Новостях Русской Литературы". Первые литературные опыты Каченовского лишены оригинальности и писаны в духе модного тогда сентиментализма; в области литературного вкуса он и позднее не выбился из узких рамок устарелых школьных понятий. 1805 год вывел его на иную дорогу, на которой он, несмотря на незначительную подготовку, имел возможность развернуть свои недюжинные силы. "Каченовский, говорит проф. А. А. Кочубинский, в 1805 году является разом в двух образах, перед двоякою аудиторией: перед обширною, как издатель Карамзинского "Вестника Европы", и перед тесною, как профессор университета". Но и в университете Каченовский не сразу попал на настоящую свою специальность.
Получив в 1806 г. степень доктора философии и изящных искусств, он в 1808 г. утвержден был адъюнктом и назначен правителем канцелярии попечителя.
Службу в канцелярии Каченовский оставил в 1810 г., когда утвержден был в должности экстраординарного профессора.
В 1811 г. гр. А. К. Разумовский перешел на пост министра народного просвещения и предлагал Каченовскому перейти также на службу в министерство.
Отказавшись от этого, Каченовский в том же году назначен был ординарным профессором теории изящных искусств и археологии, и только в 1821 г. перешел на кафедру истории, статистики и географии Российского государства.
Весь этот первый период университетской деятельности Каченовского можно назвать подготовительным.
Его преподавание, о котором можно судить по извлечению из его лекции, изданному в 1823 г., И. Войцеховичем, под заглавием: "Опыт начертания общей теории изящных искусств", не шло дальше развития традиционных взглядов французской школы. За эти годы Каченовский издал переводы: "Тереза и Фальдэни, или письма двух любовников, живших в Лионе, Леонадра" (2 ч. в 1804 г. и 4 ч. в 1816 г.), труде, о котором переводчик впоследствии жалел, как о напрасной трате времени; "Афинские письма, или переписка одного агента, находящегося по тайным препоручениям от царя персидского в Афинах в продолжение Пелопонезской войны" (6 ч. 1804—1816 г.); "Береговое право", драма в 1 д. Коцебу (1819 г.); "Библиотека повестей и анекдотов" (5 ч. 1816—1817 г.);"Повести, анекдоты и смесь" (5 ч. 1819—1820 г.); "Выбор из сочинений лорда Бейрона" (1821 г.) и "Поэма последнего барда" В. Скотта (1823 г.). Переводы лишены художественного достоинства.
В то же время Каченовский издал: "Учебную книжку древнего греческого языка"(1807—1809 г.; 4-е и 5-е изд. в 2-х частях — 1822 и 1827 г.), и "Греческую христоматию Якобса, с переводом, примечаниями и словарем" (1821 и 1824 г.). Важнее деятельность Каченовского, как издателя "Вестника Европы". Он издавал его с 1805 по 1807 г. — один; в 1808 г. — издателем был Жуковский; в 1809—1810 г. — Каченовский вместе с Жуковским; в 1811—1813 г. — Каченовский один; в 1814 г. — Измайлов, а с 1815 г. до прекращения издания в 1830 г. — опять Каченовский.
Еще в 1804 г., в редакторство Карамзина, Каченовский напечатал в "Вестнике Европы" статью: "Взгляд на Благородный Пансион при Императорском Московском университете" (в ХVII томе). "Эта статья, говорит С. М. Соловьев, замечательна тем, что в ней высказалось уже то направление, которому Каченовский остался верен во все продолжение своего литературного поприща: как истинный ученый, Каченовский всю жизнь ратовал против двух крайностей: с одной стороны, против равнодушия и даже отвращения, презрения к образованности, которые прикрывались чувством отвращения к чужому и любви к своему; с другой стороны, против равнодушия и презрения к своему, которые происходили от пристрастия к чужому". Такова одна существенная черта в публицистической деятельности Каченовского.
Сделавшись самостоятельным издателем журнала, Каченовский яснее высказал свою программу в первом номере за 1805 г., в "Письме к издателю", им самим написанном.
Задачей журнала Каченовский считает сообщение обо всем, "что делается и что пишется в Европе", а, в частности, ознакомление русской публики с литературой и историей родственных славян.
Обещания Каченовского не остались неисполненными.
Журнал дал ряд статеек по славяноведению, и в труде проф. А. А. Кочубинского "Начальные годы русского славяноведения" сделана горячо-сочувственная характеристика роли Каченовского в зарождении и развитии научного интереса к славянству.
Что касается западной литературы, то Каченовский, самостоятельно изучивший французский, немецкий, английский и итальянский языки, а на старости лет учившийся шведскому, давал в "Вестнике Европы" переводы и выписки из иностранных книг и журналов.
Особенно характерны частые выдержки из словаря Беля, привлекавшего Каченовского критическим направлениям, и переводы статей о Нибуре, критические приемы которого производили на Каченовского сильное впечатление.
Рядом с этим стоят статьи по русской истории, древностям и истории русской литературы.
В первые годы Каченовский был почти единственным автором статей, печатавшихся в журнале и имел право сказать: "я трудился один" ("Вестник Европы" XXII ч., 1805 г.); позднее появляются статьи митр. Евгения, Калайдовича, Арцыбашева и др. Тем не менее за все время издания "Вестник Европы" своим содержанием характеризует ход личного развития Каченовского.
Все оно отличается отрывочностью, состоит из очерков, намеков, свидетельствующих о широте и разнообразии интересов издателя, о его постоянном стремлении к точности и критической проверке сообщаемых сведений, но также о невозможности, при наличных средствах, свести к чему-либо целому отдельные частные исследования.
В исторических, археологических и историко-литературных статьях Каченовский поднимал много частных научных вопросов; в критике чужих мнений он сильнее, чем в собственных построениях, и многие из поднятых вопросов решал удачнее своих предшественников.
С необыкновенною научною осторожностью, с решимостью, предпочитать скептический отрицательный вывод произвольному ответу, Каченовский, при современной ему разработке исторических источников не мог найти надежного, с его строгой точки зрения, материала для построения системы русской истории.
Сам же он не много сделал и в области подготовительных работ по изучению материала, отвлекаемый крайне разнообразною деятельностью.
В 1821 г. он занял кафедру русской истории, статистики и географии; в 1830—1831 г. ему была поручена кафедра российской словесности; в 1832—1833 г. он преподавал всеобщую историю и статистику; в 1835 г., утвержденный в звании заслуженного профессора, он перешел на кафедру истории и литературы славянских наречий, учрежденную по его же инициативе еще в 1825 г., но порученную сперва дряхлому и неподготовленному Гаврилову.
Эту кафедру Каченовский и занимал до кончины.
В тоже время Каченовский нес различные обязанности, частью и вне университета, как визитатор училищ в разных губерниях (в 1810, 1817 и 1818 г.), декан (1813 г.), член училищного совета (1816—1820 и 1821—1829 г.), начальник университетской типографии (1815—1816 г.), член правления университетского благородного пансиона (1819—1825 г.), вторично декан (1831 г.), цензор (с 1833 г.) и ректор Московского университета (с 1837 г.), не считая участия в разных комитетах и обязанности ежегодно обозревать московские казенные училища и частные пансионы.
По прекращении "Вестника Европы" Каченовский почти ничего не печатал; в "Ученых Записках Московского Университета" появились только отрывки: "О баснословном времени в Российской истории" (1833 г.), "О балтийском происхождении северных славян", "О кожаных деньгах"(1835 г. — переработка статьи из № 13 "Вестника Европы" за 1828 г.) и "Из рассуждения о Русской Правде ". ( 1835 г.), да в " Записках и Трудах Императорского Общества Истории и Древностей Российских" статья: "О судебных поединках" (то же в "Вестнике Европы" 1811 г.). — Дело его продолжали ученики, работы которых в духе Каченовского помещались в "Вестнике Европы" и "Ученых Записках"; они-то и составили так называемую "скептическую школу", не пережившую Каченовского и едва ли заслуживающую такого титула.
Значение Каченовского не в печатных трудах, его собственных и его учеников, а в той школе, какую проходило младшее поколение в его аудитории.
Читал Каченовский сухо, не обладая способностью свободно выражаться перед многочисленною аудиторией, и тем не менее его слушали охотно, особенно в первые годы. И. А. Гончаров, в воспоминаниях своих, с благодарностью говорит о содержательности его лекций.
Глубокое влияние оказал Каченовский на многих будущих корифеев русской науки, прошедших через его аудиторию; K. C. Аксаков сообщает об увлечении Каченовским в кружке Станкевича;
Редкин, в автобиографии, говорить, что "более всех он обязан лекциям по русской истории Каченовского, в отношении не столько самого содержания, сколько ученых приемов". Кавелин, сравнивая Каченовского с Венелиным, выражается еще определеннее: "Оба хватали гораздо дальше, нежели успели высказать и сделать; оба передовые люди, первые пошли напролом против безмыслия, напыщенности, задушивших было всякое разумение русской истории". Отрицая, чтобы ошибочность положительных выводов Каченовского должна быть принята в расчет для оценки его значения, Кавелин справедливо замечает, что его "навели на эти мысли другие, более глубокие и в основании своем верные, требования от науки русской истории". Эти верные требования сводились к общей мысли о соответствии всех условий места, времени и быта, всех сторон исторического процесса, как о высшем принципе исторической критики.
Эта новая в русской историографии мысль надолго определила ее дальнейшее развитие.
Сам Каченовский в этом развитии не играл уже роли. Новое поколение ученых, восприняв от Каченовского все, что было у него ценного, пошло по новому пути, под влиянием немецкой идеалистической философии.
Каченовский, спрашивавший "отчего Шеллинг преподает не в доме сумасшедших", не примкнул к новому течению, пережив свой успех и закончив свою влиятельную роль раньше, чем кончилась его деятельность.
Иконников, "Скептическая школа в русской историографии в ее противники", "Киев. Унив. Изв." 1871 г. №№ 9—11 и отдельно;
Милюков, "Главные течения русской исторической мысли", Рус. Мысль. 1894 г. № 11; Давыдов в "Отчете Московского Университета" за 1842 г.; Зеленецкий, — в "Записках Одесского Общества Истории и Древностей" за 1842 г.; Плетнев в "Отчетах Имп. Академии Наук по отд. Рус. яз. и слов. за первое десятилетие", СПб. 1852 г. (стр. 50); Соловьев — в "Биографическом словаре профессоров и преподавателей Им. Моск. Унив.", М. 1855 г.; Геннади, "Справочный словарь", Кочубинский, "Начальные годы русского славяноведения"; С. Н. Глинка, "Записки", изд. "Русской Старины", СПб.. 1895 г. (стр. 173—174). Кавелин, "Сочинения", II, 407—408; Редкин, автобиография в "Биогр. словаре проф. Моск. Ун."; Бестужев-Рюмин, "Современное состояние русской истории, как науки", в "Москов.
Обозрении" 1859 г. кн. І; Барсуков, "Жизнь и труды Погодина", т. IV; Снегирев, Воспоминания", в Рус. Арх. за 1866 г. Верная оценка Каченовского у Пыпина в "Ист. русск. этнографии" т. II, стр. 24. {Половцов} Каченовский, Михаил Трофимович — журналист и профессор; род. 1 ноября 1775 г. в Харькове.
Отец его, Трофим Демьянович Качони, был грек, выселившийся из Балаклавы и приписавшийся к мещанскому обществу гор. Харькова.
Рано лишившись отца, К. при помощи добрых людей был пристроен в Харьковский коллегиум, 13 лет кончил курс в этом среднеучебном заведении и поступил урядником в Екатеринославское казачье ополчение.
Пять лет спустя он перешел в Харьковский губернский магистрат канцеляристом, но через два года (1795) опять вернулся в военную службу.
Получив (1798) должность квартирмейстера, К. попал под суд по обвинению в недочете казенного пороха, но был оправдан.
В 1799 и 1801 гг. он выступил в журнале "Иппокрена" с несколькими оригинальными и переводными статьями, написанными в духе тогдашнего сентиментализма.
Сидя под арестом во время следствия, К. прочел сочинения Болтина, возбудившие в нем мысль о критической разработке источников русской истории.
Вскоре по оставлении военной службы (1801) К. сделался известен гр. Алексею Кирилловичу Разумовскому и скоро поступил к нему библиотекарем.
Получив место попечителя Московского унив., гр. Разумовский привез с собою К. в Москву и сделал его правителем своей личной канцелярии.
С этих пор К. начинает усиленно работать для журналов.
Из "Новостей русской литературы" (1803) он переходит в "Вестник Европы" (1804), только что оставленный Карамзиным для исторических занятий.
Фактически, а с 1805 г. и формально, К. становится редактором-издателем "Вестника Европы", которым и заведует до его прекращения в 1830 г. (о К., как журналист, см. "Вестник Европы"). В 1805 г. отставной квартирмейстер получает ученую степень магистра философии, в следующем году становится доктором философии и изящных искусств, в 1810 г. экстраординарным, а в 1811 г. — ординарным профессором.
До 1821 г. К. преподавал теорию изящных искусств и археологию, затем перешел на кафедру истории, статистики и географии и оставался на ней до введения устава 1835 г. (в 1830—1831 г. преподавал, сверх того, российскую словесность, а также всеобщую историю и статистику).
Последние семь лет своей жизни К. занимал кафедру истории и литературы славянских наречий.
Ясный и трезвый природный ум и деловитость, приобретенная на службе, не могли заменить К. школьной подготовки.
При всей своей разнообразной начитанности он не мог сделаться самостоятельным ученым ни в одной из тех отраслей знания, которых ему так много пришлось переменить в течение своей профессорской карьеры.
То же приходится сказать и о занятиях К. русской историей, его любимым предметом, к которому он всего охотнее возвращался.
До назначения на кафедру русской истории его исторические статьи не носят никаких следов самостоятельного изучения предмета; он просто популяризирует Шлецера и прилагает его общую точку зрения к суждениям о частных вопросах.
Как последователь критического направления Шлецера, он является противником националистического взгляда Карамзина и восстает против изображения прошлого в чертах современности.
В 20-х годах К. начинает специальнее заниматься источниками русской истории.
Под влиянием Нибура он ставит своей целью освободить историю от тех черт, которые внесены в источники позднее изображаемого в них периода и поэтому недостоверны.
Древний период истории представляется К. состоянием полной дикости.
Вслед за Шлецером он подозревал и прежде, что древнейшая Русь не знала ни письмен, ни торговли и денежных знаков; но, исходя от этой мысли, К. идет теперь гораздо дальше Шлецера.
Свои собственные оригинальные рассуждения он основывает на неудачной догадке, что денежные знаки, упоминаемые в наших древних юридических и исторических памятниках ("Русская Правда" и "Летопись"), перешли на Русь только в XIII в., от более цивилизованной Ганзы ("О кожаных деньгах"). Из этой догадки К. делает смелый вывод, что и самые источники, употребляющие эту денежную систему, составлены не ранее ХIII в. Попытку доказать этот вывод ученым образом К. сделал в другом своем исследовании, о "Русской Правде". Здесь он доказывает, что ни законов, ни городских общин, которые могли бы издавать законы, не существовало до XIII-XIV в. не только в России, но и в остальной Европе.
Окончательных своих заключений К. не решался договорить в названных ученых работах; но он излагал эти заключения на лекциях студентам.
Вся древняя русская история баснословна, потому что источники этой истории подделаны не ранее XIII в. Выводы К. совпали с новыми идеями исторической и философской критики.
Молодое поколение с жадностью ухватилось за эти выводы; слушатели развили его положения в ряде статей, напечатанных К.; имя К. на несколько лет сделалось чрезвычайно популярным (см. Скептическая школа). Популярность эта, однако, скоро прошла, так как по форме лекции К. были довольно сухи и монотонны, а по содержанию далеко не были тождественны с философскими идеями, которыми увлекалась молодежь.
Наиболее талантливые из временных последователей К. печатно отметили разницу между "формальной" критикой Шлецера, на которой остановился их учитель, и "реальной" критикой, вытекавшей из современного им мировоззрения.
С той и другой точки зрения летопись можно было признать недостоверной; но "формальная" критика К. доказывала это тем, что летопись есть подлог, сделанный в XIII ст., а "реальная" критика лучших последователей К. выводила недостоверность памятника из самых свойств младенческого миросозерцания его автора.
Летописные легенды они считали не "выдумкой", которую надо обличить, а "мифом", который требует объяснения.
Одновременно с философской несостоятельностью основных принципов К. была обнаружена и научная ошибочность его ученых выводов — Погодиным и Бутковым.
Некоторые из противников К. отвергали его выводы не только во имя науки, но и во имя патриотизма.
В глазах К. составитель летописи был обманщиком;
Погодин приглашал студентов молиться ему, как святому.
Во имя авторитета седой старины должен был замолкнуть свободный голос критики.
Замена научного вопроса вопросом о благонадежности отразилась на самом положении К. в университете: при введении нового устава министр Уваров перевел К. на кафедру славян. наречий, а кафедру русской истории отдал Погодину.
Такой поворот дела обеспечил К. покровительство просвещенного попечителя Московского унив., гр. Строгонова; молодые профессора 30-х годов также относились к нему с почтительным сочувствием, но сочувствие это оставалось платоническим.
Служебные привычки К. делали его совершенно неподходящим к общественной атмосфере 30-х гг., а по складу своих воззрений он оставался чужд новым литературным и философским идеям. К. умер 19 апреля 1842 г., сильно опустившийся и почти одинокий.
Биографические и библиографические сведения о К. см. в некрологе И. И. Давыдова, ("Московские ведомости", 1842, № 37, 9 мая); Геннади, "Справочн. словарь о русских писателях" (т. II); Н. П. Барсуков, "М. Т. К." ("Русская старина", 1889, октябрь);
Вл. Мих. К. (сын М. Т.), "Мих. Троф. К. "("Русская старина", 1890, июнь); его же (более подробные данные), в "Библиографических записках" (М., 1892, №№ 4 и 5); В. С. Иконников, "Скептическая школа в русской историографии и ее противники" ("Киев. унив. известия",1871, №№ 9—11); А. А. Кочубинский, "Начальные годы русского славяноведения" (стр. 40—50, занятия К. славянством);
Н. Барсуков, "Жизнь и труды М. П. Погодина" (passim). П. Милюков. {Брокгауз} Каченовский, Михаил Трофимович ординарный академик И. А. Н., проф. Московск. университета, род. в Харькове, 1 ноября 1775 г.; † в Москве 19 апреля 1842 г. {Половцов}
