Глебов Степан Богданович
— наперсник первой жены Петра Великого, Евдокии Федоровны Лопухиной, родился около 1672 г. В 1681 г. Богдан Данилович Г. дал своему старшему сыну Степану, имевшему всего 9 лет от роду, "поступное поместье" в Орловской губернии в Тайчуковском стану в диком поле 400 чети на речке Лисице (Кн. Московского стола № 162, лл. 603—605). В 1686—1692 гг. Г. состоит стольником царицы Прасковьи Федоровны Салтыковой, жены царя Иоанна Алексеевича; в 1693 г. он подпоручик л.-гв. Преображенского полка. В феврале 1696 г. Г., в чине стольника "цариц", назначается на службу под Азов, но по челобитью отца, для болезни и старости последнего, отъезжавшего воеводою в Енисейск, отпускается вместе с братом Федором к отцу в Сибирь.
В 1714 г. С. Б. значится уже подполковником в отставке.
В апреле 1694 г. Глебов, имея 22 года от роду, женится на девице Татьяне Васильевне Строевой и берет за нею приданого — поместье в Костромском уезде, деревни Семенцово и Большое и Меньшое Окунево, 120 чети в поле, а в дву по тому ж (Кн. стар. лет по Суздалю № 29, лл. 275—8). За ним, как видно из его сказок, поданных в 1695 и 1697 гг. (Столбцы Моск. ст.: № 775, л. 147, и № 987, л. 96, на последней сказке собственноручная подпись Г.), были в Костромском уезде в Нерехоцкой волости сельцо Савинково с деревнями, в Корзлинском стану дер. Окунева с деревнями, в Суздальском уезде село Новоселки с деревнями, в Новосильском уезде в Никольском стану пустая земля; кроме того, у него был дом в Москве в приходе церкви Пятницы Божедомские.
Из дошедшей до нас росписи его имущества и приходорасходной книги видно, что он был человек богатый: в московском его доме был очень большой штат дворовых; "месячина" полагалась его людям: ключнику, подьячему, поварихе, девке; в одной только Костромской его деревне Савинкове указывается (около 1713 г.) более 40 принадлежавших ему лошадей.
Родной дед Степана Богдановича, дворянин московский, Данила Моисеевич, и его брат Иван Моисеевич имели свои дворы в 1638 г. в Москве в местности близ теперешнего Ивановского монастыря, у Солянки, а невдалеке от них "от церкви Трех Святителей из подгорья" стоял двор одного из родственников первой жены Петра, головы стрелецкого Лариона Лопухина ("Труды Моск. Отд. Императорского Рус. Военно-Истор. общества", т. І. Росписной список Москвы 1638 г., стр. 135, 136 и 143). Таким образом, задолго до романа царицы Евдокии Федоровны с Г., их предки жили в Москве в ближайшем соседстве, что, конечно, давало полную возможность знакомству между собою и даже сближению следующих поколений.
В то же время придворная служба самого Г. ввела его в круг, где он, его родной брат Федор и двоюродные, Михаил и Федор Никитичи, с одной стороны, а с другой — родной брат царицы Авраам Федорович и двоюродный Федор Кузьмич Лопухины были в 1686 г. одновременно стольниками царицы Прасковьи Федоровны, от которой после смерти царя Иоанна большинство стольников было распределено в штаты всех трех цариц, в том числе и Евдокии Федоровны (Боярская книга № 10, стр. 415, 444, 579, 584, 589, 591 и 594). Несомненно, в этой среде, а не при случайной встрече Степана Богдановича с заключенной в Суздальском Покровском монастыре царицей, как можно было думать на основании печатных источников, началось их знакомство, восходившее к более ранним годам, может быть даже основанное на взаимном детском сочувствии друг к другу. В одном из писем к брату бывшая царица пишет ему, что "поехала в Москву Татьяна Васильевна", не объясняя, кто она, а говоря о ней, как о лице, им обоим хорошо известном.
Сближение бывшей царицы Евдокии Лопухиной, в монашестве Елены, со Ст. Богд. Глебовым относится, по показаниям их обоих, к 1709—1710 гг.; по-видимому, как мы уже сказали, оно не было случайным, более того, самое сближение могло быть и до этих годов, и, может быть, признания этого факта так тщетно добивались на пытках от Г., а продолжительный гнев Петра, не остывший даже после казни Г., мог покоиться на его личных соображениях и прежних подозрениях, хотя и не открытых следствием, но казавшихся царю правдоподобными.
Лопухины, по-видимому, не теряли надежды, что Евдокия Федоровна может опять сойтись с царем, как видно из допросов ее родного брата Авраама Федоровича и расстриженного архиерея Досифея.
Но в 1709—1710 гг. Екатерина Скавронская была уже присоединена к православию, ее крестным отцом был сын Евдокии Федоровны Лопухиной царевич Алексей Петрович, от имени которого и получила отчество будущая вторая супруга императора.
От него, царевича, конечно, и его мать могла уже узнать о тщетности ее надежд.
Только тогда С. Б. Глебов и делает попытку (может быть и не новую) сблизиться с бывшею царицею, несмотря на пропасть их отделявшую: бывшая царица была монахиней, а Г. женат. Но семейная жизнь сложилась не совсем счастливо для Глебова.
Симоновский архимандрит Петр выговаривал Глебову, что он живет со своею женою не так, как следует, по словам последней.
Г. же возражал, что "жена его больна, болит у нее пуп и весь прогнил, все из него течет: жить-де нельзя". — "Вы уже детей имеете, как тебе с нею не жить", увещевал его архимандрит.
Как сам С. Б. и его родной брат Федор Богданович, так и троюродные его братья Федор Никитич и Федор Михайлович были стольниками царицы Прасковьи Федоровны, жены царя Иоанна Алексеевича, следовательно, все они были скорее ближе к партии Милославских, чем Нарышкиных.
Сам С. Б. и его сын Андрей Степанович, по-видимому, не сочувствовали реформам Петра. Сын в письме к отцу говорит, что он "учится солдатскому артикулу, изволь, как ни есть отбиваться, чтоб тебе не ехать в Петербург: полно, что я здесь труждаюся". Таким образом, и с партийной стороны имелись данные, могущие способствовать сближению Евдокии Федоровны Лопухиной со Степ. Глебовым.
Со стороны Глебовых не один только С. Б. не сочувствовал Петру: к розыскам по делу царевича Алексея, еще до ареста С. Б., следовательно до раскрытия его романа с бывшей царицей, были привлечены троюродный его брат Вас. Мих. Глебов и шурин последнего Ив. Ив. Нарышкин, примыкавшие к Лопухинской партии.
Царица Евдокия Федоровна была пострижена насильно в Покровском монастыре в Суздале, и, как она сама говорит, "ходила в иноческом платье только с полгода и, оставя монашество, скинув платье, жила все время под видом иночества скрытно мирянкою". Случайно или намеренно, для сбора солдат в 1709—1710 гг. явился в Суздаль С. Б. Глебов.
Заслуживает внимания то обстоятельство, что Г. повел свои сношения с царицей через ее духовника, ключаря Федора Пустынного, знавшего, может быть, по исповеди тайну ее молодости.
Он был "введен" в келью бывшей царицы ее духовником, через которого после первого же свидания послал невольной затворнице в подарок два меха песцовых, пару соболей, косяк байберека немецкого.
Из соболей бывшая царица сделала себе шапку. Кроме того, Г. стал присылать ей съестные припасы. "И сшелся я с нею в любовь через старицу Каптелину, — говорил в допросе Г., — и жил с нею блудно". Глебова, как показывали старицы Маремьяна и Каптелина, "инока Елена пускала к себе днем и ночью, и Степан Глебов с нею обнимался и целовался, а нас или отсылали телогреи кроить к себе в келью, или выхаживали вон". При начале связи, бывшей царице было около 38 лет, и Глебову — почти столько же и, несмотря на "вторую молодость" или, может быть, потому, привязанность была крепкой с обеих сторон, судя по письмам Лопухиной и по поведению Г. при пытках.
Евдокии Федоровне очень хотелось, чтобы Г. к ней был поближе и освободился от набора солдат, который его очевидно тяготил: "Добивайся только, писала она ему, чтобы быть в губернии Московской, добивайся ты, мой батюшка, чтобы тебе сюды (т. е. в Суздаль) на воеводство... Добивайся себе благова, а я к тебе пришлю деньги твои дваста и своих пришлю 300 рублев.
Откупайся, сули, не жалей денег. Ей-ей, и своих пришлю 300, опричь твоих, — 500 пришлю.
Что ты определен в Киев, едешь на службу или ради дела едешь, пожалуй отпиши, не круши меня". Почти в каждом из 9 сохранившихся писем суздальской невольницы шлются от сердца идущие жалобы на разлуку с Г. "Кабы я была в радости, так бы меня и дале сыскали, а то ныне, горесть моя, забыл скоро меня. Не умилостивили тебя здесь мы ничем. Мало, знать, лицо твое, и руки твои, и все члены твои, и составы рук и ног твоих, мало слезами моими мы не умели угодное сотворить.
Али ты того боишься, что ко мне ходил: ей, мой свет, не бойся нимало, — сама я больше всех знаю — не бойся!.." "Свет мой, батюшка мой, душа моя, радость моя, как мне на свете быть без тебя! Ох, любезный друг мой, за что ты мне таков мил! Уже мне нет тебя миляе, ей Богу! А я же тебя до смерти не покину, никогда ты из разума не выдешь.
Ох, лапушка моя (таким ласкательным именем царица некогда называла и своего державного супруга), отпиши ко мне, порадуй хоть мало. Не покинь ты меня, ради Христа, ради Бога. Прости, прости, душа моя, друг мой! Целую я тебя во все члены твои! Добейся ты, сердце мое, опять сюды, не дай мне умереть.
Ей, сокрушуся!"... "Кто свет от очию моею отъиме? Кому ты меня покидаешь? Кто меня бедную с тобою разлучил? Что я твоей жене сделала, какое ей зло учинила? Чем я вас прогневала? Что ты, душа моя, не скажешь, чем я жене твоей досадила, а ты жены своея слушал.
Для чего меня оставил, ведь я бы тебя у жены твоея не отняла, а ты ее слушаешь.
Как мне быть без тебя? Что ты мою виность не сказал, хоть бы ты меня за вину прибил.
Ради Господа-Бога, не покинь ты меня, — сюды добивайся!.." Евдокия Федоровна подарила Г. перстень золотой с печатью, на котором вырезан цветок под короною и о котором затворница писала своему возлюбленному: "Носи, сердце мое, мой перстень, меня любя, а я такой же себе сделала: то-то у тебя я его брала". Другой перстень с лазоревым яхонтом, по показанию Г., бывшая царица велела отдать дочери его, а по словам старицы Каптелины — его жене. За страсть царицы к Г. ее журили даже близкие старицы, например Маремьяна, бранившая раз С. Б. за то, что он пришел в Благовещенскую церковь к заутрене. — "Черт тебя спрашивает, — возражала опальная царица, — уж ты и за мной примечать стала. Я знаю Стефана: человек честный и богатый; будет ли тебя с его бесчестья?" После того как Петр повенчался с Екатериной в феврале 1712 г., Г., как показывал расстриженный Ростовский епископ Досифей, говорил ему у него на подворье: "Для чего вы, архиерей, за то не стоите, что государь от живой жены на другой женится". В мае 1712 г. сгорел Московский двор Глебовых (мера его была "ширины 29 саж., а длиннику с огородом — в верхнем конце от овинного двора 10 саж., а в исподнем — от Воронина двора, 4 саж. без получетверти"), и Г. с семьею принужден был перебраться в село Козино, где незадолго до того им был разбит фруктовый сад (в нем, как записано в хозяйственной книге Г., "56 яблонь принялось, а 15 засохло"). Из дошедших до нас писем видно, что в конце 1716 г. Г. пришлось хлопотать о сыне, чтобы его не посылали в дальнее плавание. 29 ноября сын Г. Андрей обращается из Петербурга к отцу с просьбою о присылке ему теплого платья и повара и о ходатайстве перед дядюшкой Иваном Михайловичем (адмиралом Головиным) и тетушкой Марьей Богдановной за него, Андрея, перед Николаем Федоровичем Головиным, командиром корабля, на котором должен Андрей Степанович идти в плавание в Ревель и в Италию, чтобы ему этого плавания не делать, а остаться в России и "сохраниться от кораблей". 22 декабря того же года Степан Богданович собственноручно пишет письмо "батьке Ивану Михайловичу и сестрице Марье Богдановне" и просит их заступиться за их племянника Андрея перед их родственником Н. Ф. Головиным и похлопотать о переводе и отпуске его к Москве.
Чем окончилось это дело, дальнейших сведений не имеется.
Бывшей царице Ростовский архиерей Досифей некогда сказал про видение от иконы Св. Царевича Димитрия, что царь в течение года умрет, царевич вступит на престол, она, как мать государя, будет вызвана из монастыря.
Царица ждала совершения пророчества, надеясь тогда выйти замуж за Глебова и жить с ним в частном быту в чести и удовольствии.
Но в то время, когда суздальская заключенная надеялась на будущее своего сына, говаривая старицам: "Государь-де, знаете, что за свою мать сделал стрельцам, а сын-де мой из пеленства вывалялся", — над нею самою, царевичем Алексеем Петровичем и ее близкими уже нависала гроза. Еще лето 1717 г. С. Б. провел в своей деревне, из которой вернулся в Москву 28 октября с возами съестных припасов и между ними со значительным количеством "полтей ветчины", еще 10 января 1718 г. он сделал собственноручно последнюю запись в своей хозяйственной книге, а спустя какой-нибудь месяц, 20 февраля 1718 г. в Москве в Преображенском на Генеральном дворе в застенке ему с возлюбленной его, бывшей царицей Евдокией Федоровной, делается "очная ставка". Случилось так, что при сыске о царевиче Алексее Петровиче открылись его связи с теткой, царевной Марьей Алексеевной, а последней — со старицей Еленой Лопухиной.
Розыск специально командированного в Суздаль капитана Скорнякова-Писарева открыл роман бывшей царицы с Глебовым.
Оба они при первом же допросе сознались в своей связи, причем царица своею рукою написала: "и в том я виновата". Глебову, кроме того, ставились в вину письма цифирью, где он якобы изливал "бесчестные укоризны, касающиеся знамой высокой персоны Его царского величества, и к возмущению против Его величества народа". Сам Г. в застенке в отношении бывшей царицы в допросах вел себя рыцарем без страха и упрека.
На ряде вопросов, вроде например таких: "спрашивал ли ты старицу Елену, с какой причины она платье чернеческое скинула, для какого намерения, кто ей в том советовал и обнадеживал, чем обнадеживал", сделана отметка: "Запирается". Жена Г. показала довольно кратко и характерно, что "она к царице езжала и с мужем, и одна, перстня никому не отдавала.
Муж ее ни с кем не заживался, вообще ничего не знает". Сильный и цельный характер Г., вероятно, так привлекавший к нему и царицу Евдокию Федоровну и его жену Татьяну Васильевну, остался в нем до последнего издыхания.
Цесарский посланник Плейер доносил своему государю, что "майор Степан Глебов, пытанный в Москве страшно кнутом, раскаленным железом, горящими угольями, трое суток привязанный к столбу на доске с деревянными гвоздями, ни в чем не сознался". 14 марта 1718 г., министры, будучи на Генеральном дворе, приговорили Степану Глебову "за сочинение писем к возмущению народа и к поношению Его царского величества имени и Государыни Екатерины Алексеевны, что он с розыску не винился, учинить жестокую смертную казнь, да и потому еще, что с бывшею царицею старицею Еленою жил блудно, в чем они сами винились именно.
А движимое и недвижимое имение все взять на государя". Приговор подписали: кн. И. Ромодановский, "генерал-фельть-маршалок" Шереметев, генерал-адмирал гр. Апраксин, гр. Ив. Мусин-Пушкин, Тихон Стрешнев, гр. Гаврило Головкин, барон Петр Шафиров, кн. Прозоровской, Алексей Салтыков, Василий Салтыков. 15 того же марта, около 3 часов дня, на Красной площади, "где происходила экзекуция" виновных по делу царевича Алексея, Г. был посажен на кол, но, несмотря на страшные мучения, ни в чем не сознался. "Для исповеди при нем находились" — Спасского монастыря архимандрит Лопатинский, священник Анофрий и учитель иеромонах Маркел. "И с того времени, как он посажен на кол, — письменно донес, за своею подписью, Маркел, — Г. никакого покаяния им не принес". Только в ночь на 16 число, чувствуя, по-видимому, приближение смерти, Степан Богданович просил Маркела, чтобы он принес к нему тайно Св. Причастие и сподобил его Святых тайн. И после этой его просьбы, исполнить которую, по-видимому, уже не успели, Г. "душу свою испроверг" 16 марта пополуночи в 6-м часу во второй четверти (у Устрялова ошибочно указано — в 8-м часу). Следовательно, на колу Г. мучился более 14 часов. "На большой площади, — говорит посланник цесаря Плейер, — был поставлен четырехугольный столп из белого камня, вышиною около 6 локтей с железными шписами по сторонам, на которых были воткнуты головы казненных.
На вершине столба находился четырехугольный же камень в локоть вышиною: на нем были положены трупы казненных, между ними виднелся труп Глебова, как бы сидящий в кругу других". Глебов был казнен, но и его жестокая смерть не удовлетворила Великого императора, гнев его продолжал кипеть, и долго не мог он его забыть.
По именному указу государя, от 15 августа 1721 г., Святейший Правительствующий Синод 21 ноября того же года к ряду прежних анафематствований прибавил новое, с возглашением "сице": "По сих, тому ж подпадает злолютый закона Божия преступник и царского величества противник Степан Глебов, который в бесприкладном преступлении и в письменном против его царского величества народном возмущении повинен; по жестокосердию своему ни перед смертию, во время достойные по делам его казни, свойственного христианам покаяния не принес и Причастия святых таин отвергся и сим клятве церковной, яко лютейший благочестия преступник и презиратель, сам себя подверг.
И за сия церкви и отечеству богоненавистные противности во веки да будет анафема". Бывшая царица Е. Ф. Лопухина намного пережила своего избранника сердца.
Она скончалась 27 августа 1731 г. и погребена в Московском Новодевичьем монастыре.
На бывшей в Чудовом монастыре в 1913 г. Романовской выставке имелись 2 сохранившихся в Новодевичьем и Воскресенском монастырях портрета ее в монашеском одеянии: верхняя половина лица закрыта кисеей, из-под которой круглые, обрамленные густыми бровями глаза устремлены вниз на книгу, поддерживаемую одною рукою, тогда как другая рука покоится в ценной меховой муфте. В немолодом уже лице царицы видны остатки былой красоты и пережитых душевных волнений и невзгод.
У Степана Богдановича Глебова мужского потомства не осталось.
Один из его сыновей — Михаил — умер в отрочестве, а другой, Андрей Степанович, не будучи женатым, показывается умершим после 23 мая 1719 г. "его ближайшею наследницею, сестрою девицею Анною Степановною" (Кн. ст. лет по Суздалю № 31, лл. 467—475), вышедшей потом замуж за кн. Я. В. Сибирского.
Жена Г. Татьяна Васильевна была жива в 1722. г. (Кн. ст. лет по Москве № 55, л. 1). Документы Моск. Архива Мин. Юст.: книги и столбцы Московского стола Разрядного приказа, боярские книги, книги поместно-вотчинные старых лет по Суздалю, Москве и Коломне (ссылки в тексте). — "Труды Моск. отд. Имп. Русск. Военно-Ист. общ.", т. I. — "История царствования Петра Великого", Устрялова, т. VI. — "Русская Старина" 1876 г., февраль, стр. 442—3. — "Летопись Историко-Родословного Общества в Москве" 1911 г., вып. 1—2, стр. 42, 45. — Государственный и Главный Петроградский Архив Мин. Иностр.
Дел, разряд VI, № 11, дело "о Степане Глебове, любимце царицы Евдокии Федоровны, замешанном в розысках о ней, также расные бумаги его"; дело почти исчерпано Устряловым, но он пропустил очень ценный документ для Глебовского дела, находящийся в разных бумагах: книгу в лист, имеющую до 300 страниц и содержащую роспись всякого имущества и вотчинных прихода и расходов Г. с 1700 г. по 10 января 1718 г., т. е. почти до его ареста; она написана сначала рукой другого лица, а ближе к 1718 г. целиком самим Г.; за переплетом книги лежали три сильно смятые письма, также не использованные Устряловым: одно — собственноручное Г. к зятю его И. М. Головину, а два других — сына Г. Андрея к отцу и матери.
И. С. Беляев. {Половцов}
